— Огонь живой, его не взять голыми руками просто так.

— Зачем тогда ты велел взять его?

— Чтобы наглядно продемонстрировать, что так делать нельзя.

— Хорошо, мастер, — иронически протянула я, складывая руки на груди. — Это я уяснила. Каков будет следующий урок?

— Да такой же. Забери огонек с моей ладони.

— Подскажи как, и заберу.

— Он живой, — напомнил Мариан, загадочно глядя на меня сверху вниз.

Я поймала себя на том, что нервно тереблю кончик косы, и, отбросив ее за спину, стала смотреть на кругляш в ладони Сизера. Там, в храме, когда умирал Блейн, я просто заговорила со Священным огнем, обратилась к Великому Дракону, но что-то подсказывает мне, что совсем не обязательно каждый раз использовать слова. Гелл, Сизер и Блейн не дают огню речевых команд…

Я еще раз поднесла руку к огоньку, и тот снова выставил лучи-шипы, которые вполне могли меня обжечь, опусти я руку чуть ниже. Я попыталась обратиться к огню мысленно, заявить, что я друг, но это не произвело эффекта, я лишь почувствовала себя глупо, да и глаза стали болеть от яркости.

— Не беда, — проговорил весело Мариан, — попробуй еще.

— Не сбивай меня, — проворчала я, и продолжила попытки: разговаривала с огоньком мысленно, сманивая к себе на руку; смотрела на него неотрывно, пытаясь углядеть нечто; меняла положение руки…

К нам подошел Жако; разочарованная от бесплотных попыток, я так и пыхнула на бедного управляющего. Огонечек на руке плада тоже вспыхнул, как и родовой огонь Геллов. На этот раз я вскрикнула, но отскочила. Жако отскочил тоже, и только Мариан остался на месте. Продолжая поигрывать желтым огоньком в руке, он протянул насмешливо:

— Плохо, эньора Брума.

— Вам письмо, эньор, — выдавил Жако, подавая Сизеру письмо на подносе.

Молодой человек забрал письмо, и, небрежно отбросив его на кресло, поблагодарил управляющего. Однако тот не спешил уходить. Глядя на меня с опаской, смуглый Жако проговорил неуверенно (и куда только делась заносчивость?):

— Эньора, вещи, о которых вы говорили, готовы. Доставить в вашу комнату?

— Конечно! — обрадовалась я. — Это те самые вещи?

— Те самые, — обреченно вздохнул мужчина.

— Спасибо, Жако! Вы просто конфетка!

Управляющий был вынужден принять этот сомнительный комплимент: кивнув, он удалился.

— Конфетка? — переспросил Мариан и, приняв грозный вид, начал меня отчитывать: — Эньора Брума, как вы общаетесь со слугами? Это совершенно неприемлемо!

— Эньор Сизер, — елейно ответила я, — вы, кажется, забыли, что вызвались учить меня только великому искусству и верховой езде. Учителя этикета мне не требуются.

— Требуются, — отрезал он, усиленно хмуря брови, но даже эти искусственно-зобные натуги и ужимки не портили красоты его лица. Мариан, как и его сестра, классически красив: куда ни посмотри, все хорошо. Я иногда даже заглядывалась на него… но не так, как на Брадо. В Брадо есть что-то такое, что пагубно на меня действует. Влюбленность в него пока жива, хотя держится из последних сил, и продолжает туманить мне голову. Хорошо еще, что этот сорокалетний дубень Гелл чаще показывает свои отрицательные стороны, а не положительные, иначе бы я уже совсем от любви свихнулась.

— Скромнее надо быть, — сказал Мариан, и я благодарно на него посмотрела.

Как славно, что он есть! Он отлично помогает мне выкидывать лишние мысли из головы.

— Ты, наверное, просто обиделся, что тебя я конфеткой не зову, — сказала я.

— Если бы ты посмела назвать меня так, я бы тебе жестоко отомстил.

— Да ну-у-у? — вернувшись к попыткам забрать огонек с его руки, протянула я. — И что бы ты сделал?

— Лучше тебе не знать, — усмехнулся Сизер.

Яркий огонечек приплясывал озорно на ладони плада, а желтые отблески огня – в его глазах. Зачем же я делю огонь и плада, который его создает?

Я вытянула вперед правую руку и в следующее мгновение ощутила на ней приятное тепло, словно на кожу упал солнечный луч. Но это был не луч, а огонек, который я забрала у Мариана.

— Это называется рукопожатие, — объяснил довольный моим успехом мужчина. — Взаимодействуя с родовым огнем, ты взаимодействуешь с пладом этого рода. Понимаешь теперь? Одно без другого не живет.

— Понимаю.

— А сейчас выпей огонь.

Я поднесла ладошку с огоньком к своему лицу и, закрыв глаза, прижала ее ко рту. Солнечное тепло ласково коснулось моих губ; я приоткрыла их, впуская тепло в себя, и на несколько мгновений забыла, кто я, где нахожусь и с кем. Ощущения перенесли меня куда-то на летний луг, под солнце и голубое небо. Я сделала глубокий вдох, и почувствовала сладкие ароматы цветов и свежесть, и как ветер перебирает мои волосы…

К сожалению, эти ощущения были очень недолговечны… Открыв глаза, я шумно выдохнула.

— Как на вкус пламя жизни? — спросил Мариан.

— Как лето.

К сожалению, лето сменилось на зиму очень быстро, минуя осень: в гостиную вошла Кинзия. А может, она зашла и раньше, просто я не заметила этого… мы не заметили.

— Что происходит, Мариан? — требовательно спросила ледяная эньора у брата.

— Я всего лишь подлечил эньору Бруму, — ответил Сизер. — Очень уж она болезненна и бледна.

— Всего лишь? — со странным шипящим эффектом проговорила женщина. — Пладам нельзя смешивать огонь! Последствия могут быть самые нежелательные! Ты помолвлен!

— И я помню об этом, — жестко ответил Мариан. — Мне не дают возможности забыть.

Ничего больше не сказав, красавица развернулась и ушла, источая крепкий мороз.

— Она меня ненавидит, — констатировала я.

— Мы это исправим, — проговорил тихо Сизер. — На сегодня урок закончен, Лери.

— Как ты меня назвал?

— Ты ведь Валерия? Значит, Лери.

Я фыркнула, выражая свое отношение к этому всему, но Мариан уже направился к выходу из гостиной.

Больше всего на свете я боялась, что Гелл с Верником быстро вернутся. Это волновало меня до такой степени, что порой ночью я не могла уснуть и перебирала варианты действий.

Я не оставляла себе ни одной свободной минутки: изучала великое искусство; осваивала верховую езду; пыталась расположить к себе Кинзию; знакомилась с молодыми пладами, которых приглашал в Колыбель туманов Мариан.

Молодое поколение пладов проще относится к традиционным устоям, диктующим, что девушка должна быть скромной, тихой и покорной, так что моя скандальность не только не отпугивала кавалеров, а наоборот, привлекала. Ну и, чего скромничать – природа не обидела меня ни лицом, ни фигурой, так что я быстро обзавелась приличным количеством поклонников. Некоторые всерьез мной заинтересовались.