— Самое главное он уже сообразил, — вмешался Домнич.

— Не факт. Может, чего и слыхал, но тоже не факт.

— Когда изолировать будем? — все еще не понимал Кандей.

— Окончательно и бесповоротно в ближайшее время. Даже если он в тайгу подался, у нас все равно не меньше двух суток в запасе. Вызовем вертолет от соседей и на месте ждать будем.

— На каком месте? — решил уточнить недовольный Кандей.

— Куда за Ивановым знаком заявится. Там он уже в полном нашем распоряжении. Понял?

— Каким знаком?

— Какая тебе разница. Главное — заявится. В обязательном порядке. И пусть тогда соображают, что с ним в суровых таежных условиях приключилось. Застолбили? А вот если Зарубин девку свою в город повезет, на это у нас срок всего ничего. Бери своих дармоедов, кто порасторопней, бегом на Кочурский прижим. И чтобы никаких следов! Ясно?

— И машину? — хмуро спросил Кандей.

— Если никаких, значит, и машину. Уяснил?

— Ну.

— Давай. Не забывай, свою шкуру спасаешь.

— Я что, один там был?

— Это ты прокурору объяснишь, если меня невнимательно слушать будешь. Давай, давай, поспешай.

Когда тяжелые шаги Кандея затихли в конце коридора, Чикин повернулся к неподвижно стоящему Шабалину: — Теперь задание не для дураков. Тут, Юрий Анатольевич, без твоей помощи никак.

— А без меня нигде никак. Излагай, излагай.

— В теремок один наведаться. Желательно бесшумно и результативно.

— К Зарубину, что ль?

— Пока другие не опередили. Беспокоит меня этот постоялец у Егора. Заодно пощупаем, что это за поп-не поп. Может, еще чего интересного отыщем. Карту, например.

— Нет у него никакой карты! — заорал Домнич на всю контору. — И быть не может. Единственный экземпляр здесь — в сейфе. И, кроме вас, никто его в глаза не видел. И не увидит!

— А Иван про какую карту у всех спрашивал? А Зарубин с девкой как поблизости оказались? А Васька с какого рожна тебе вопросы пришел задавать? — брызгая слюной, прошипел Шабалин. — Прикупил, видать, тебя покойничек. Не ты один в доверенных лицах оказался.

— «Разговор на эту тему портит нервную систему», — паясничая, пропел Домнич. — Исключено категорически. Он на эту карту жизнь выменивал, а кроме меня, никаких гарантий во всей окружающей природе не было. Так что без вариантов.

— Теперь поздно разборки устраивать, дорогие подельнички, — остановил Чикин порывавшегося что-то ответить зятю Шабалина. — Осталось всего ничего. Но если все туфтой окажется… Я тогда вас лично, своими руками… Мне государство за это еще спасибо скажет.

— Туфта! — неожиданно взорвался Домнич. Схватив со стола связку ключей, рванулся к сейфу, раскрыл его и швырнул на стол выцветшую от времени брезентовую сумку. От удара завязка на сумке лопнула, и тяжелый темный золотой песок тусклой струей потек на газету. Сверкнуло несколько некрупных золотых самородков. — Мне лично и этого вполне хватит. Плюс скромные сбережения за несколько лет опасного непосильного труда и сделаю вам адью в неизвестном направлении. А вы остальное ищите, может, обрящете.

— Будешь выступать, мы тебе другое направление нарисуем. Без возврата. В общем, так… Засветиться мы уже засветились. Теперь на опережение работать надо. Кого подключаем?

— Пиратов! — предложил Домнич. — За ними должок еще с прошлого лета.

— Интересно посмотреть, как у тебя с пиратами аккуратно и бесшумно сложится. Не получится тихо, тогда на пиратов свалим. Повторяю вопрос: кого?

— Ладно, — решился Шабалин. — Лучшего своего кадра выделяю. Ни одна душа на него думать не будет, ежели что.

— Я за пиратов, — не соглашался Домнич. — Больше шуму, меньше вопросов.

— Вообще-то резон имеется, — задумался Чикин. — Хотя где ты их сейчас отыскивать будешь? Времени у нас… — Он посмотрел на часы. — Хреновинка с морковинкой. Все! Давай свою кадру, Юрий Анатольевич. Мне его еще проинструктировать надо успеть. Пусть прямо в райотдел шлепает.

— Ты только скажи, где чего, а инструктировать он сам кого хочешь проинструктирует.

Шабалин пальцем подозвал Шевчука и что-то прошептал ему на ухо. Шевчук согласно кивнул и вслед за Чикиным выскочил из кабинета.

— Ну, кажись, завертелось, — сказал старик, не глядя на зятя, который, шумно откупорив банку с пивом, стал жадно поглощать ее содержимое.

— Знать бы, чем закончится… — между глотками захлебывающимся голосом выдавил Домнич, — на карачках бы отсюда в эту его дурацкую церковь пополз.

— Может, верно, слинять бы тебе, пока не поздно, в неизвестном направлении? — резко повернулся к нему старик.

— Не дождетесь. Теперь, батец, либо пан, либо пи…ец. Остановить не остановишь и назад не повернешь. Хотя, не скрою, появляются такие желания.

— Заменжевал?

— Заменжуешь тут, когда все наперекосяк. А назад все равно не хочется. Такие перспективы открываются — дух захватывает. Только вперед! Но вопросы имеются. Как считаете, Надюха с нами или наоборот?

— Надежда сама по себе. Ни ты ей не указ, ни я. Окончательный выбор настанет, тогда и поглядим. Я ее как учил? Замахиваться замахивайся, а бей, когда увидишь, что польза будет. Своего ударишь — простит, а чужой и на подмогу огрызнется. В случае чего муженек дверь вслед закроет, а родной отец вперед стука распахнет. Каждая баба спокойно и счастливо жить желает, а с чужим какой спокой? Сегодня живой, а завтра у машины тормоза откажут. Как чужим был, так чужим и помер.

— Еще не помер.

— Все там будем. Одни раньше, другие позже.

— А вы, батец, смотрю, дольше всех прожить собираетесь. Между нами, а на хрена вам все это надо? До смертинки две пердинки, а на такой кусок замахнулись, всему нашему местному населению коммунистическое существование обеспечить можно.

— Пускай ему наши дерьмократы обеспечивают. А мне на мою мечту еще и твоей доли мало будет.

— Интересно, что за мечта такая?

— Придет время, узнаешь. Если живой останешься.

— Можно понимать так, что при любом раскладе надеетесь оказаться в победителях?

— Ежели не надеяться, ничего не сдеется. Это мне моя матушка не раз говорила. Выдающаяся женщина была на здешнем тусклом горизонте. Надюха в нее пошла. А вот с тобой у нас, кажись, промашка вышла. Жилы