Суть предложенного плана такова: 70-тысячный экспедиционный корпус (половина французов, половина русских, из них 10 тысяч казаков[175]) под командованием тогда еще генерала А. Массена (на его кандидатуре настаивал Павел I) должен был за 120–130 дней (май ― сентябрь 1801 г.) из Астрахани добраться через Кавказ и Иран до берегов Инда. Проект явно не просто трудно выполнимый, а утопический.

Помимо этого, совместного проекта, Павел I в конце своего правления предпринял конкретные шаги для реализации собственной программы русского проникновения в Индию через Среднюю Азию, куда он направил донские казачьи полки под командованием атамана В. П. Орлова[176]. Зимой, в тяжелых климатических условиях Волжской и почти безлюдной приуральской степи, казаки шли к Оренбургу. А оттуда им предстояло достичь Индии ― главной жемчужины в короне британской империи. Однако, преодолев с большими трудностями и лишениями почти 700 верст, казаки 25 марта 1801 г. получили из Петербурга одно из первых повелений (от 12 марта 1801 г.) взошедшего на престол молодого императора Александра I ― возвращаться на Дон[177]. В столице недовольные «безумным» правлением Павла I гвардейские офицеры совершили дворцовый переворот.

Это был и прямой удар по планам Бонапарта. Ведь с Александром I, сыном убитого Павла I, следовало все начинать почти с начала. А отношения с новым императором складывались непросто. Александр I пока только присматривался к политическим шагам Первого консула, но уже тогда в деятельности этого человека явственно вырисовывалась опасная перспектива и прямая угроза для Европы и России. Так, в частном письме к Ф. Лагарпу от 7 июля 1803 г. молодой русский монарх достаточно критически оценивал такой акт Наполеона, как провозглашение себя пожизненным консулом. Было очевидно, что Александр уже расстался с иллюзиями по отношению к нему, померк и окружавший Наполеона ореол республиканца. Вот цитаты из этого письма: «пелена спала с его глаз», Бонапарту выпала возможность работать «для счастья и славы родины и быть верным конституции, которой он сам присягал» (сложить с себя власть через десять лет), а «вместо этого он предпочел подражать европейским дворам, во всем насилуя конституцию своей страны», что делает его одним «из самых знаменитых тиранов, которого производила история»[178]. Ясно, разочарованию способствовали и либеральные воззрения молодого Александра I, в которые будущий французский император («тиран») никак не вписывался. В этих обстоятельствах российский император неизбежно стал проводником активной антифранцузской политики, которая в большей степени отражала интересы русского дворянства и государства в целом. При этом стоит отметить, что в России в начале ХIХ в., несмотря ни на что, Франция всей дворянской аристократической культурой по-прежнему в поведенческом отношении оставалась Меккой и являлась законодательницей моды.

Определенным катализатором дальнейшего развития событий стал арест в Бадене (территория тестя российского императора), а затем скороспелый суд и расстрел в Венсенском парке 21 марта 1804 г. герцога Энгиенского, младшего отпрыска династии Бурбонов. Русское общественное мнение буквально взорвалось от негодования. Чем бы ни были продиктованы действия Наполеона (в частности, роялистскими заговорами), они воспринимались в Петербурге самыми разными кругами как акт вопиющего произвола. Русский двор демонстративно надел семидневный траур. Стороны обменялись резкими нотами, причем Наполеон позволил себе оскорбительный для Александра I намек на его причастность к смерти императора Павла I. Хотя разрыв официальных дипломатических отношений последовал чуть позже, бороться с возрастающим влиянием Франции только с помощью средств дипломатии уже оказалось безнадежным делом. Бесспорно другое ― на отношения между Россией и Францией в этот период наложились личные чувства первых лиц государства. Потребовались победные кампании Наполеона 1805–1807 гг. чтобы заключить не только мир, но и военно-политический союз в 1807 г. Два императора после личной встречи на плоту в Тильзите стали союзниками. Но Александр I рассматривал этот союз как временный компромисс и возможность подготовиться к неизбежному военному столкновению. Россия тогда занимала в Европе особое место, так как бесспорно являлась великой европейской державой, обладая огромной территорией, значительными людскими и материальными ресурсами. Она не только приближалась по значимости к Франции и Англии, а ее мощь была сопоставима с этими европейскими лидерами. От ее позиции и поведения зависело тогда очень многое, а географически она находилась не в центре Европы и могла выбирать союзников. Россия оставалась единственной крупной континентальной державой, с мнением которой Наполеон вынужден был считаться.

У России и Франции в тот период были обозначены слишком разные приоритетные (можно сказать, и противоположные) задачи и в то же время отсутствовали общие интересы, а в двусторонние отношения, таким образом, оказалось втянуто большое количество внешнеполитических проблем. Срок годности франко-русского союза в Тильзите стремительно истекал. О будущей войне Наполеона против России многие проницательные европейские аналитики заговорили сразу после женитьбы Наполеона (как важнейшего международного политического акта) на австриячке Марии-Луизе и переориентации внешнеполитического курса Франции с России на Австрию.[179] Каждая из двух самых больших европейских империй проводила принципиально разную долгосрочную политику, их цели и стоящие перед ними задачи становились диаметрально противоположными, поэтому на встречных парах они фатально приближались к военному столкновению[180].