новую смену ударом по голове резиновой дубинкой, Гуня нашла себе местечко в убранной комнате. Около сотни женщин сидело за работой, разрывая тряпки на полоски в три сантиметра шириной. Ножниц было немного, поэтому иногда женщинам приходилось рвать жесткую ткань зубами. Какие-то полоски использовались для плетения веревок толщиной в пять сантиметров и длиной в метр, будто бы для бросания гранат. Какие-то вплетались в ковровое покрытие для танков или ковровых лодок.

Гуня плела хлысты под аккомпанемент играющего вдалеке женского оркестра Биркенау – их заставляли встречать новоприбывших музыкой. Хлыстами, льняными и целлофановыми, пользовалась охрана лагеря, когда их душа пожелает. К 1944 году в ткацкой команде набралось три тысячи работников. Когда заключенные больше не могли работать, от них быстро избавлялись – отправляли в газовые камеры, а на замену им приходили другие заключенные из Биркенау, которых всегда хватало{199}.

Дача взяток и налаживание связей с заключенными было надежным способом попасть в список так называемых привилегированных работников. Даже у Брахи, которой всегда удавалось все устроить, пока не было влияния или связей, чтобы ее взяли либо в швейную команду, либо в ткацкую, не говоря уже о «Верхнем ателье».

Каждое утро во время отбора женщины задавались вопросом, какая работа ждет их сегодня. Однажды Браху назначили на загадочную работу в блоке 10.

В здании было чисто. Ходили вежливые медсестры и врачи в белых халатах. Стояли настоящие кровати, в каждой по одной лежала женщина. У некоторых даже была отдельная комната. Предстояло пройти несколько медицинских процедур, сначала ничего серьезного. Но нашелся совестливый человек, который отвел Браху в сторону и сказал: «Если останешься здесь, тебе будет тепло, но ты не сможешь иметь детей».

В блоке 10 проводились печально известные медицинские эксперименты – стерилизация женщин самыми жуткими и антинаучными способами. К счастью, больше Браху туда не направляли. Она хоть и была оптимисткой, но задумалась: может, все дело в удаче и неудаче? И если так, что сопровождало ее? И могла ли она как-то на это повлиять?

Через несколько месяцев после прибытия в Освенцим ей улыбнулась удача. Браху взяли в команду «Канады».

– Что такое «Канада»? – спросила она.

Да, что такое «Канада»?

Это страна богатств, которая вечно пополнялась, как рог изобилия.

Крупнейший черный рынок в Европе.

Морг утраченных надежд.

Согласно лагерной мифологии, многочисленные хранилища награбленного получили название «Канада», потому что символизировали изобилие добра, которое, по слухам, царило в стране Канаде.

В «Канаде» Браха нашла нечто близкое – насколько это возможно – к ее оптимистичной мечте о кофе и пирожных: оливки и лимонад.

В начале апреля 1942 года, по прибытии на платформу Освенцима, Браху уверили, что о ее чемодане позаботятся. В целом, это было правдой. Вещи депортированных ценились куда выше жизни их хозяев, и СС никогда не упускало возможности поживиться. В Освенциме был организован огромный комплекс хранилищ с одной-единственной целью: сортировать и перераспределять содержимое привезенных чемоданов, одежду, вынесенную из раздевалок перед газовыми камерами, еще теплую от тел ее хозяев.

В «Канаде» хранилось все богатство, привезенное напуганными толпами, выталкиваемыми из поездов день за днем, ночь за ночью.

Сортировка багажа проходила по тщательно проработанной системе. В лагерь поступал телефонный звонок, сообщающий о прибытии поезда. Заключенных из «команды уборки» срочно вывозили из барака на эсэсовских мотоциклах на платформу. На работу с поездом из 20–60 вагонов уходило около 2–3 часов. В каждом вагоне было около сотни человек. Со временем процесс на платформе был отлажен: напугать, удивить, организовать, отобрать. Сначала в Освенцим прибывали женские поезда, потом поезда рабочих, но вскоре депортировали целые семьи, целые деревни.

Мужчин и женщин разделяли моментально, не давая попрощаться. Эсэсовский доктор выстраивал прибывших в линии вдоль поезда – легким движением пальца указывал либо вправо, либо влево. Кто-то не может ходить? Не проблема. Больным, инвалидам и старикам помогали подняться по деревянным пандусам в кузов грузовика и отвозили в лагерь. Остальные шли пешком.

Единственные сохранившиеся фотографии, запечатлевшие прибытие поездов, собраны в альбоме за май 1944 года, когда уничтожение венгерских евреев было на пике. Фотографии не постановочные, но цензурированные – нет тянущих цепи собак, нет избивающих напуганных людей эсэсовцев, нет детей, зовущих свою семью, и нет выносимых из поезда трупов.

На серии фотографий под названием «Женщины по прибытии» запечатлены карпатские евреи с желтыми звездами Давида. Их одежды контрастируют с полосатыми костюмами команды уборки. Они служат напоминанием о реальном мире – юбки с принтами, вязаные шарфы, ботинки с пуговками… фартуки, матросские воротнички, кардиганы, плащи по фигуре… сапоги, шляпки, мятые носки…

Фотографии в альбоме позволяют взглянуть на печальный процесс превращения индивидуальных личностей, в основном безымянных и беспомощных, в заключенных. Но и тут не обошлось без цензуры: в альбоме нет фотографий, демонстрирующих ужас и безумие раздевалок. Или панику и страх, царящие в газовых камерах. Обычно для работ сохраняли всего 10–20 процентов пассажиров. Некоторым из них предстояло оказаться в «Канаде»{200}.

Пока шел отбор, члены команды уборки вытаскивали из поезда чемоданы и сбрасывали их, создавая огромные кучи. На это уходило больше времени, чем на отбор людей. Тем временем, водитель локомотива слонялся без дела неподалеку, ковырялся в какой-то механике, пока не выпадало возможности утащить что-то для себя. В том, что мужчины с железных дорог понимали, какая судьба ждала большую часть их пассажиров, сомнений нет. Эсэсовцы стояли рядом с оружием наготове, уже считая минуты до получения бонуса – дополнительной порции водки, одна пятая литра за поезд.

Сумки, коробки, ящики, сундуки, портфели… инвалидные коляски, клюки, детские коляски… Все загружали на тележки и в грузовики, после чего команда уборки смывала все миазмы с вагонов, чтобы поезд можно было отправить назад на железную дорогу. С рабочими поршнями и вздымающимся паром. За новыми жертвами.

После этого оставалось лишь убрать мусор. Смятые газеты, пустые банки из-под еды, потерянные игрушки{201}. Костер, где розжигом служили самые разные вещи, – сборники молитв, тряпки, семейные фотографии.

Самое большое количество заключенных в команде уборки составляло около 300 человек. В их числе был молодой словак по имени Вальтер Розенберг, хотя в историю он вошел под псевдонимом Рудольф Врба. Врба относил вещи в «Канаду I» неподалеку от главного лагеря. Их сбрасывали на огромный участок, окруженный зданиями с колючей проволокой и смотровыми башнями на каждом углу – части оружейного производителя СС под названием D.A.W.{202}. Врба назвал это «хранилищем душегубцев».

После вскрытия чемоданов, сумок и связок их содержимое разделяли на категории и раскладывали на одеяла, которые мужчины переносили в ближайший барак для следующей стадии сортировки. Врбу «повысили» в должности