войну чинила ботинки, понимая, что тонны обуви без ярлыков и упаковок воплощают «мир бесконечной боли»{207}.

Как-то Браха несла женский кардиган и заметила, что пять его пуговиц выглядят крупнее обычных. Ей стало любопытно. Поковырявшись в пуговицах, она обнаружила, что за каждой были спрятаны маленькие часики – легкий запас дорогих вещей старого хозяина. На этот раз она не посмела оставить часы себе.

Существовала группа специалистов, в чьи обязанности входил обыск гор одежды и обуви вышиной в дом на предмет сокровищ – бриллиантов, золота, денежных купюр. Драгоценности прятались за плечиками пиджаков, во швах, в корсетах и бюстгальтерах, под каймой. Все найденное отправляли в сундук, находящийся под присмотром СС. Затем набитые сокровищами сундуки затаскивали в подвалы ближнего административного здания СС, Штабсгебойде. Там команда пересчитывала содержимое, которое после этого отправлялось в Берлин.

Офицер СС Бруно Мельмер отвечал за распределение богатств, привезенных из лагерей смерти. Находки передавали в Рейхсбанк, чему способствовал президент банка Вальтер Функ, или же продавали в муниципальном ломбарде в Берлине{208}. Коменданту Хёссу было прекрасно известно о процветающей в Освенциме коммерции. На судебном процессе после войны он признался, что золото, изъятое из зубных протезов трупов, плавили и отправляли в Берлин{209}.

Когда это было возможно, рабочие «Канады» закапывали ценные вещи, чтобы они не попали в руки нацистов. А из банкнот выходила замечательная туалетная бумага. Иногда, благодаря ловкости и удаче, получалось что-то вынести из «Канады». Втайне от СС один из «Канадских» капо, Бернард Свежина, участвовал в лагерном сопротивлении, а с ним несколько других членов привилегированной команды «Канады». Ценные вещи, обнаруженные в хранилище, сыграли не последнюю роль в «финансировании» попыток побега и невероятного восстания в Освенциме в 1944 году.

Эсэсовцы забирали не только очевидно ценные вещи. Ткань также представляла ценность. Нужно было одевать немецких граждан, освобождать место на фабриках для хранения оружия, и поднимать дух бойцов на домашнем фронте. Одной из работниц, поставленных на сборку связок одежды из сортированных по качеству и виду куч, была Катька, младшая сестра Брахи. Катька разбирала кучи пальто – вполне логично. Она умела с ними работать, это мастерство передалось ей от талантливого отца Саломона. Отобранную одежду обрабатывали «циклоном Б», затем раскладывали в упаковки по десять штук. Вещи в хорошем состоянии отправляли в Германию на ежедневных грузовых поездах вместе с инвентарем.

Хёсс вспоминал, что из Освенцима в день могло уезжать до двадцати поездов. То, что поезда увозили краденное, он не признавал. Также он получил приказ, в котором сообщалось, что теперь администрации концлагерей становились законными владельцами вещей убитых заключенных{210}. Иногда одежду посылали в другие концлагеря через офис обработки использованных товаров.

Виглеб занимался логистикой транспортировки одежды. Например, мужские рубашки в идеальном состоянии уезжают по понедельникам, меха – по вторникам, на следующий день – детское белье, и так далее{211}. Как и в случаях присвоения еврейских предприятий во многих городах, нацисты-стервятники наживались на имуществе заключенных, буквально отнимая у них последнюю рубашку.

Непригодную для носки одежду откладывали в категорию klamotten[28]. Работники «Канады», не желающие подчиняться, осторожно, не спуская глаз с эсэсовцев, вели свой маленький бунт – рвали и портили вещи, чтобы лишить нацистов хотя был малой доли добычи{212}. Нельзя было просто что-то выбросить. Даже если это тряпки. Их рвали на полосы и передавали в ткацкую мастерскую, где Гуня плела хлысты. От этой работы на ее пальцах не оставалось живого места. Или ткань отправляли на текстильную фабрику в Мемель, где ее превращали в мягкую массу и использовали для изготовления бумаги. Или передавали в концлагерь в Плашове, под Краковом. Там еврейские заключенные шили из нее ковры.

Одна из ковровщиков в Плашове справедливо задалась вопросом: «Что произошло со всеми людьми, которые раньше носили ту одежду, из которой она теперь делает ковры{213}?» Рабочие, занимающиеся принудительным трудом на фабрике в Грюнберге, прекрасно знали, откуда берется старая одежда, разорванная на клочья и скомканная в огромные клубки. Они знали, что ежедневные поставки старой одежды приходили из Освенцима. Они также понимали, что сами туда отправятся, когда больше не смогут работать и приносить прибыль{214}.

Обувь, сохранившая форму стопы хозяина, костюм, сшитый индивидуально по фигуре, детские одеяльца с вышитыми именами и узорами – все предметы в «Канаде» были доказательствами массовых убийств. Браха, Ирена, Катька и многие другие жили, зная об этом. Когда в Биркенау открылся новый комплекс «Канады» в 1943 году, работники своими глазами увидели, как людей отправляют в газовые камеры.

Изначально новый барак «Канады» в Биркенау, «Канада II», был одним огромным складом между третьим и четвертым крематорием, под названием зона B-IIg. Изначально он занимал пять бараков, затем распространился на целых тридцать, каждый длиной в 55 метров. Они были расставлены по обеим сторонам достаточно широкого бульвара, чтобы по нему могли проехать конвои грузовиков. Перед новым хранилищем краденных личных вещей посадили свежий зеленый газон, с ухоженными клумбами.

Там во время коротких перерывов на обед девушки-заключенные загорали под летним солнцем. Они были одеты в чистые белые рубашки и штаны. В 1944 году их за работой запечатлел эсэсовский фотограф. На фото они сортируют вещи и выглядят здоровыми. Практически «нормальными». Фотограф приказал улыбнуться, девушки были вынуждены подчиниться. Все это было частью иллюзии, создаваемой нацистами для новоприбывших и инспекторов Красного креста. Они пытались создать видимость, что ничего плохого там не происходит{215}.

Способные работать женщины назывались weißkäppchen[29]. Они разбирали одежду и ручную кладь, привезенную из раздевалок в газовых камерах. Перед бараками открывался вид на толпы людей, направляющихся в газовые камеры. Когда Браху на несколько месяцев перевели в «Канаду» Биркенау, она однажды увидела, как почти всех ее одноклассниц из еврейской ортодоксальной начальной школы выстроили в ряд. Девочек, которые, как и она, обожали короткие стрижки и широкие воротнички. Все, что могла сделать Браха – это смотреть.

«Белые шапочки» каждый раз видели, как эсэсовец поднимался на крышу крематория и вытряхивал содержимое канистры в люк. К тому моменту Браха видела уже столько смертей от болезней и жестокости, что перестала по-особому воспринимать трупы. Она продолжала сортировать одежду.

Пальто нашла ее сестра Катька. Та самая, которая когда-то на них специализировалась.

Катька тут же его узнала – это ее пальто. Такое родное, оставленное дома. Она взяла его и надела, пометив красным крестом на спине. Теперь оно считалось за одежду заключенного. В той же куче она нашла пальто Брахи – это все были вещи из прошлой жизни. До Освенцима.

Катька прекрасно понимала,