задумке это огромная «зона интереса» с множеством лагерей-спутников. Она должна была генерировать крупную прибыль для СС, поддерживая амбиции жаждущего власти Генриха Гиммлера{180}. Рабский труд евреек, вроде Ирены, Брахи, Катьки и Манси, был важнейшим элементом освенцимского предприятия. Производили и товар, и прибыль.

Как Гиммлер свел экономические потребности с планами нацистов «очистить» Европу от евреев? Он решил этот вопрос следующим образом: увеличил количество депортаций евреев в Освенцим и постановил им работать в жутчайших условиях до последнего издыхания, а после – избавиться от них. Гиммлер приказал коменданту лагеря Рудольфу Хёссу изучить, какие евреи не пригодны для работы, и освободить место для остальных{181}. О чем он думал, когда увидел обнаженную Манси Бирнбаум, неизвестно. После экскурсии Гиммлер отправился на ужин с Хедвигой, Рудольфом и другими «большими шишками».

В том же месяце, что Гиммлер посетил Освенцим, Хёсс встретился с Дитером Вислицени, агентом Эйхмана в Словакии. Они обсудили словацких евреев, Хёсс назвал их самыми лучшими рабочими, тщательно отобранными{182}. Сам Хёсс утверждал, что он следовал всем правилам, чтобы назначать заключенных на подходящие им работы в соответствии с профессиональным опытом и способностями. Он выделял заключенных с «важным и редким профессиональным опытом» – ювелиров, изготовителей линз, инструментов, часов, – называя их «историческими сокровищами, которые важно всегда защищать»{183}. Другими ценными профессиями считались: строитель, каменщик, электрик, столяр, кузнец.

Все эти профессии были мужскими. А как же женские поезда? Принадлежность к женскому полу усугубляла положение заключенных. Насколько полезны матери и модистки в мире силы, кирпича и цемента? Руки, привыкшие к ниткам с иголками, печатным машинкам, дойке коров, выпечке хлеба и перевязке ран теперь были вынуждены заниматься грубым физическим трудом, который обычно считался сугубо мужским делом.

«Мне вручили кирку. Я не знала, как ей пользоваться, даже едва могла ее поднять. Но от удара прикладом ружья быстро научилась», – доктор Клодетт Блох{184}.

Несмотря на то, что оптимистка Браха в конце концов оказалась права, женщинам все равно предстояло пройти тяжкие физические и ментальные испытания, работать в самых жутких условиях, какие только можно представить, на благо развития индустриальных и агрокультурных фантазий СС. Основа тысячелетнего рейха, обещанного Гитлером в грандиозных речах, закладывалась рабами. Некоторых из них видно на заднем плане фотографий, сделанных в день инспекции Гиммлера. На черно-белых фотографиях они – лишь безымянные фигуры в бесформенных одеждах. Для наблюдателя извне они – средство для достижения цели. Но в душе они женщины.

В 7.00 утра, после окончания утренней переклички, женщины ждали распоряжение о том, в какой команде они будут работать.

Вместо того, чтобы копаться в мотках ниток, портнихи копались в застоявшихся прудах, сооружали дренажные канавы, укрепляли берега рек и сушили болота. Еще состоя в обществе артманов, Гиммлер и Хёсс обсуждали амбиции «чистокровных» немцев пустить корни на востоке с помощью колонизации и развития земледелия. Теперь их мечта близилась к претворению в жизнь, но всю работу для этого проделывали «недолюди» – евреи.

Полуголые женщины босиком пробирались через грязную мутную воду, вырывая корни болотных сорняков. Половина команды, направленной на удаление сорняков, погибла от малярии. Многие падали от измождения и тонули, если их не успевали вытащить. Унтершарфюрер Мартин, эсэсовский лидер группы по очищению болота, хвастливо рассказывал, как много заключенных умерло во время работ. «Работали в одних трусиках», – ухмылялся он, наслаждаясь воспоминанием{185}.

Охранники были не просто пассивными наблюдателями. Портниха-еврейка из Трансильвании своими глазами видела, как одна из эсэсовцев показывала, как топить заключенного в небольшой луже.

Капо нередко тоже раздавали удары. Младшая сестра Брахи Катька, довольно слабенькая и в мирные времена, во время работы поранила ногу. В рану быстро попала инфекция. Как следствие, Катька стала работать медленнее. Тогда ее начали сильно бить по спине.

Браха была и наблюдателем подобного насилия, и испытывала это сама. Но это не переменило ее мнения. «Со мной такого не произойдет».

Команды по уничтожению были не менее опасными, чем команды по осушению болота. Женщины голыми руками разбирали дома, опустевшие после того, как польским хозяевам приказали убираться из освенцимской зоны интереса. Команду уничтожения возглавляла эсэсовка Рунге. Она научила собаку нападать на заключенных по сигналу. Обычно хватало одного предупреждения, чтобы запуганные рабочие увеличили темп. Если не хватало – собаку спускали с привязи. Это заканчивалось травмами, а иногда и смертью.

Польские дома разбирали кирками по кусочкам. Ирену поражало, какие усилия требовались от заключенных. После соскабливания верхнего слоя, кирпичи складывали в телегу, но лошадей не было. Ирену и девятнадцать других человек впрягали в телегу, и они тащили ее на стройку. Из кирпичей и других материалов строили новые здания, тюремные. Ирена также участвовала в строительстве дорог, соединяющих множество зон интересов – и все под палящим летним солнцем. Другие заключенные погружались в глубокие песчаные ямы, бросали груды песка в грузовики, которые потом своими руками выталкивали из карьера.

Борьба за выживание была настолько всепоглощающей, что мало кто из женщин думал о неповиновении или сопротивлении. Это, однако, не значит, что не было периодических попыток саботажа. К примеру, одна молодая полька, которую эсэсовец облил содержимым туалетного ведра, специально делала такие подкопы, которые тут же рушились{186}.

Каждый день истощенные женщины маршировали обратно в лагерь. Чаще всего причина смерти заключенных всегда одна и та же: «пристрелены при попытке побега». Это было очевидной ложью. Эсэсовцы намеренно подталкивали заключенных к ограждению, нередко бросали одежду, а пока заключенные бежали за ней – стреляли по ним{187}. Рене Унгар рассказывала, что нацистов сама работа заключенных совершенно не волновала. Главным было непосредственное уничтожение рабочих{188}.

Дороги, по которым шли эти женщины, соединяли несколько деревень, снесенных для возведения новых пашен, рыбоводческих хозяйств, теплиц, загонов для животных и вольеров. Чета Хёссов наконец претворила в жизнь мечту о пасторальном рае, которую разделяла еще с первых дней встречи.

Одна из дорог вела к деревне, которая на польском называлась Бжезинка, на немецком – Биркенау. Женщины запомнили этот пейзаж на всю жизнь. 10 августа 1942 года их перевели из блоков 1–10 в центральном лагере Освенцима в новый компаунд – Биркенау, сектор B-1a, который открыли для заключенных всего 5 дней назад. После перемещения женщин, освенцимские блоки обработали циклоном Б. Дорога до Биркенау занимала 45 минут пешком. Те, кто был еще в силах двигаться, обнаружили себя в новом кругу ада.

Бараки в Биркенау были грязными и плохо сооруженными, с единственным слоем кирпичей и завешанными окнами. Построили их давно погибшие советские заключенные. Ирена, поселенная в барак 9, предстала перед трехъярусными