– Честное слово! Много думал о нашей встрече, вспоминал… Конечно! Ну что вы, какой должник! Наоборот, вы скрасили мое одиночество… – разливался соловьем Монах. – Не люблю… э-э-э… трапезничать один, тем более в скорбном месте. Вы меня спасли, Эмма.

Добродеев фыркнул и закатил глаза.

– С удовольствием! В любое удобное для вас время. Когда? Сегодня? Завтра? Замечательно! Где? На площади? В семь? Буду с цветами. До встречи, Эмма! – Он отключился и выразительно посмотрел на ухмыляющегося Добродеева. – Вот так, Лео.

– Что это было, Христофорыч? – иронически спросил тот.

– Приглашение, Лео. Интересная женщина пригласила меня на ужин. Сказала, что не может забыть нашей роковой встречи, думает, вспоминает.

– Интересная?! Не может забыть?

– Интересная, Лео. Интеллектуалка, с которой есть о чем поговорить. Кроме того, для пользы дела… мало ли. Да, не может забыть, находится под впечатлением. – Монах самодовольно ухмыльнулся.

Добродеев фыркнул:

– Ты же хотел завтра сунуться к Бражнику. Или я неправильно понял?

– Ты же отказался, Лео. Тебе подумать надо. Вот и думай. А я попытаюсь вытащить из нее что-нибудь о той, из спальни. Вдруг повезет?

– А если сегодня? – спросил Добродеев.

– Сегодня? – удивился Монах. – Уверен? Ты меня приятно удивляешь.

– Уверен. Успеешь подготовиться морально?

– Я готов. Твой ход, Лео. Ты начинаешь и выигрываешь. Звони!

Добродеев, полный сомнений, достал айфон; он был уверен, что друг откажется…

…Монах оставил машину за пару кварталов от дома Бражника и пошел пешком. Это был пригород, зеленый и малолюдный, с виллами за высокими заборами, по улице тут просто так не шляются. Он не встретил ни души. Темнело; зажглись редкие сиреневые фонари. В воздухе был разлит запах влажной земли и прошлогодних листьев.

Калитка оказалась не заперта. Монах, оглянувшись по сторонам, толкнул ручку и вошел во двор. Он скользнул взглядом по окнам – не светилось ни одно, – неторопливо прошагал до дома и поднялся на крыльцо. Постоял, потирая колено, – он был без трости, налегке, и нога отреагировала на ступеньки. Снова оглянулся: вокруг было тихо и темно. Монах достал из кармана фонарик, включил, сунул в рот и достал «спецключ» – подарок одного домушника, с которым он водил дружбу. Этот простодушный и доверчивый человек очень удивился странной просьбе друга, но Монах успокоил его, сказав, что отмычка ему нужна для коллекции. Натянув тонкие резиновые перчатки, сопя и светя себе фонариком, он деловито орудовал ключом.

Дверь подалась, Монах вошел, аккуратно закрыл ее за собой и прислушался. В который раз уже он подумал, что в каждом доме своя атмосфера, он живет своей тайной жизнью: выжидает, дышит, поскрипывает и вздыхает. А кроме людей в нем живут другие сущности, и сейчас они рассматривают его, Монаха, десятками глаз. Он прислушался, светя себе фонариком и осторожно ступая, заглянул в большую комнату – видимо, гостиную – и пошел дальше по коридору, приоткрывая попадающиеся ему двери, в поисках кабинета. Добродеев сказал, третья… кажется. Точно, третья. Монах вошел, постоял минуту, обегая лучом фонарика стены и мебель, потом подошел к письменному столу и стал перебирать аккуратную пачку бумаг; выдвинул один за другим ящики. Письмо незнакомой женщины с кладбища обнаружилось в среднем. То есть предположительно то самое письмо – без имени, слепое, а еще старая фотография…

Монах углубился в чтение. Закончил и присвистнул – интересный поворот! Следы всегда остаются, права Эмма, не нужно возвращаться… Или, наоборот, нужно, чтобы заплатить долги. На фотографии – двое, молодой человек и девушка. Монах узнал в парне Бражника. Он достал айфон, снял письмо и фотографию. В последний раз обежал лучом света кабинет, подивился его… безликости: почти пустой стол, полупустые книжные полки, сейф и диван напротив стола. Невольно вспомнил свой письменный стол с эбонитовой черепахой в разноцветном панцире, с медным Буддой, с танцующим Шивой, с ощетинившимся, как еж, керамическим стаканом с десятком карандашей, еще каким-то хламом… А здесь пусто. Нордический характер или не собирается вить гнездо?

По деревянной лестнице он добрался до второго этажа и оказался в недлинном коридоре с двумя дверьми, ведущими в спальни… видимо. Толкнул первую и вошел. Скользнул лучом фонарика по окну, соображая, где горел свет – здесь или в другой спальне. Добродеев сказал, в крайнем окне, значит, здесь.

Кое-как застеленная кровать, небрежно брошенный сверху синий махровый халат; упаковки лекарств на тумбочке, смятый носовой платок на полу; отодвинутая панель стенного шкафа: на вешалках мужская одежда, внизу обувные коробки. Монах, ни к чему не прикасаясь, рассмотрел одежду в шкафу и сфотографировал лекарство на тумбочке; выдвинул ящик – там лежали очки, калькулятор, несколько писем, блокнот. Наскоро пролистав блокнот, Монах положил его на место. Просмотрел письма – деловые, написанные суконным бюрократическим языком, ничего интересного. Обошел кровать и принялся за другую тумбочку. Приподнял матовый шар-ночник, выдвинул ящик – там было пусто. Маргарита спала в другой спальне. А таинственная женщина, если таковая существовала, не оставила после себя никаких следов.

…Довольно большая ванная комната. Монах включил свет. Здесь все было в неприятных глазу ярко-голубых тонах: занавеска, коврик, полотенца, даже стены. Зубная щетка в стаканчике – одна, в шкафчике немного мужской косметики; никаких следов женщины…

Он вошел в другую спальню и попал в отдельный мирок, где пахло духами. Это была спальня Маргариты. Монах ощутил укол… не страха, нет, неуверенности, пожалуй, – ему показалось, что она еще здесь и смотрит на него. Ощущение было мимолетным и неприятным, к счастью, оно тут же прошло. Он проверил, задернуты ли шторы, включил свет и тут же зажмурился от бьющей в глаза позолоты. Спальня Маргариты сверкала и переливалась: искусственные цветы в высоких майоликовых вазах по обе стороны кровати, накрытой золотым парчовым покрывалом; мерцающие позолотой лики в углу; торшер с темно-желтым абажуром и золотой бахромой; бра в виде золотых цветков лотоса над изголовьем; туалетный столик с зеркалом в золоченой раме – на нем висело с десяток разноцветных бус; без числа флаконов, баночек, тюбиков. И три болванки с париками – каштановым, русым и пепельно-русым, – они пялились на него слепыми лицами. Все это великолепие било в глаза, и Монах невольно вспомнил картинку карнавала в Рио. Каков контраст с остальными комнатами! Жилище отражает характер владельца, все знают. Маргарита была красивой, самоуверенной, жадной до развлечений и побрякушек молодой женщиной, любящей жизнь… Актрисой! Монах вздохнул, вспомнив ее в «Английском клубе», среди толпы, в красном платье, с прекрасными темными волосами, с бокалом в руке. Вспомнил золотые сережки-скобочки с бриллиантами… довольно скромными. При таком изобилии она должна была сверкать как новогодняя елка!

Он выдвинул один за другим