— Ну привет, Деб!

Вот так сразу подойти и завязать разговор — со стороны Карлы это был смелый поступок. Он свидетельствовал о доверии и трогательной преданности, поскольку, как правило, гораздо безопаснее было выждать и понаблюдать, в какую сторону изменился человек, который давно не показывался, а уж потом приближаться. Дебора не могла понять причин такой смелости и великодушия Карлы. На минутку она даже предположила, что Карла, вероятно, просто рада ее видеть. Возможно ли, что за пределами ее серого ви́дения существовала реальность?

«Страдай, жертва», — мягко произнес Антеррабей иносказательные ирские слова приветствия. Повинуясь ему и его требованию, пределы ее зрения начали расширяться, и в них даже забрезжило нечто, похожее на зачатки красок, хотя мир и оставался пока бесцветным.

— Хорошо, что ты вышла, Деб, — произнесла Карла. — Я как раз собиралась к тебе зайти — сообщить, что меня завтра переводят во второе отделение.

«Ты ведь ничего не желаешь слушать, верно, Легкокрылая? — мягко продолжал Антеррабей. — Они сажают семя в плодородную почву и манят наверх. Подкармливают, потчуют солнечным светом и водой. Зовут его покинуть оболочку и кричат: „Иди к нам, иди к нам“. Прекрасные песни и тепло… И вот проклюнулся первый зеленый росток, а они уже стоят рядом с кислотой наготове… и только ждут».

Дебора начала постепенно осознавать пугающую правду: Карла стала ей другом, Карла ей полюбилась, и та израненная часть души, что могла заводить друзей, все еще нечто чувствовала.

Цензор разразился хохотом, и Антеррабей стал растворяться все быстрее. Он дразнил ее своей потрясающей красотой. Зубы его были пламенеющими бриллиантами, а волосы струились огнем. Дебора поняла, что никак не отреагировала на сообщение Карлы.

— Ох, — выдохнула она. Ей хотелось причинить себе боль, и единственным способом сделать это было признание, поэтому она сказала: — Я буду скучать.

Ужаснувшись своим словам, Дебора покрылась холодным потом и задрожала в ознобе. Она поднялась и ушла греться у слабенькой батареи вместе с теми, кто обретались в третьем круге дантовского ада.

Следующим утром, перед тем как отправиться на «двойку», Карла заглянула попрощаться.

— Это же совсем рядом. Может, ты даже выпросишь разрешение и зайдешь меня проведать.

Дебора озадаченно взглянула на Карлу. С помощью ирской магии она уже отрезала все дружеские чувства и связанные с ними ощущения горечи и потери, поэтому само присутствие Карлы казалось призрачным. Так что Ир был все еще силен. Его царица и одновременно его жертва все еще сохраняла какую-никакую власть над способностью этого мира делать ей больно. Остаток дня она провела почти весело: заставила мисс Корал вспомнить отрывки из Лукреция про атомы, сцепленные крючками[9], и остроумно осадила Элен, чем внушила той благоговение и зависть. Впервые с того момента, как Дебору перевели в буйное отделение, она использовала свою маскировку сознательно, стремясь победить страх, вызванный переводом Карлы на «двойку». Дорис Ривера выписалась и уехала; Дорис Ривера, ставшая уже почти легендой, виделась Деборе как некое привидение, неспособное ни жить, ни умереть, отчаянно цепляющееся за жалкое существование; Дебора не могла себе представить возвращение в мир на других условиях. Но Карла, живая и отзывчивая, сделала первый шаг на пути к кошмару под названием «реальность». Всевидящее око разрушения приближалось к Деборе, оно маячило за углом, до поры до времени оставаясь невидимым, но грозило скоро ее найти. Она настолько погрузилась в болезнь, что вся видимость нормальности пропала. И око найдет свою мишень, и вцепится клешня, чтобы перетащить ее в пустыню реальности и бросить там без тени защиты, которую она выстраивала всю свою жизнь и разрушала весь нынешний год в больнице.

А наверху, в ирском измерении, дразняще прекрасный Лактамеон парил в небесах в теле огромной птицы. Как-то раз она смогла подняться с ним в небо.

«Что ты видишь?» — спросила она по-ирски.

«Скалы и каньоны мира, а в пределах рокота — солнце и луну», — ответил он.

«Возьми меня с собой!»

«Минуточку!» — проскрипел Цензор. Воочию Дебора никогда его не видела, потому что он не принадлежал ни к одному из миров, но при этом имел вес в обоих.

«Да… погоди». К нему присоединился Идат-Лицедей, не мужчина и не женщина. Пока они в деталях обсуждали ситуацию, используя уже привычные Деборе тактики и термины из психиатрии, Лактамеон нашел пропасть и, нырнув туда с победным клекотом, исчез.

Незаметно наступил вечер. Мисс Корал подошла к Деборе и сказала:

— Как видно, для того чтобы получать удовольствие от больничной еды, нужно, чтобы болезнь отбила у тебя вкус; вот и весь секрет.

— У Мэри вроде еще остались те конфеты, разве нет? Попросите, — может, она вас угостит.

— Ну нет, просить я не умею. И никогда не умела. Разве ты не знаешь? Всякий раз, когда меня тянет чего-то попросить, со мной происходит нечто… в общем, я начинаю сквернословить.

— Не замечала, — ответила Дебора, а сама задумалась: замечает ли она хоть что-нибудь в этом мире?

— Хочу тебе кое-что сообщить, — чуть смущенно продолжила мисс Корал. — Для тебя нашелся учитель: он серьезно изучает древнегреческий и свободно на нем читает… если попросишь, он охотно тебе поможет, я уверена.

— И кто же это? Кто-нибудь здешний? Из пациентов?

— Нет, это мистер Эллис, он сейчас здесь, у него ночная смена.

— Эллис!

Дебора сообразила, что случай с Элен и горькая расплата за увиденное, да еще с раскрытием себя — все это было до появления мисс Корал. Она вспомнила, что после отповеди Макферсона вообще не заговаривала с Эллисом, и поняла, что его насмешки и ухмылки, такие же зримые и очевидные, как пламя Антеррабея, поблекли и слились с общим фоном отделения. Говорил он теперь мало и не сталкивался с необходимостью защищаться. Поскольку в своем деле он уже не был новичком, пациенты больше не испытывали его на прочность и воспринимали как своего рода блюстителя правил, отдельные из которых по-прежнему действовали. Возможно, ему уже поставили на вид за избиение пациенток; а может, и нет. Может, были (а может, и не были) такие, кто в его смену оказывался менее уверенным в окружающем мире, чем прежде.

— Если ты и вправду хочешь учиться, — мягко продолжила мисс Корал, — ключ к истине в его руках. — И она тихонько засмеялась своей аллюзии[10]. — Я уже передала тебе все свои познания в древнегреческом.