приобрели не путем военного захвата, а «согласно прежнему мирному договору, когда афиняне находились в стесненных обстоятельствах и нуждались в мире» (IV.21.4–5). (Он имел в виду события 445 г. до н. э., когда численно превосходившие противника силы спартанцев стояли в землях Аттики.) Только в этом случае афиняне вернут пленников и согласятся заключить долгосрочный мир.

Не отвергая сразу этот неприятный ультиматум, спартанцы попросили назначить с обеих сторон уполномоченных, которые могли бы обсудить друг с другом все дальнейшие детали. В ответ Клеон резко обвинил спартанских послов в желании утаить злой умысел под личиной конфиденциальности: если их намерения честны, пусть они представят их перед всем народным собранием. И поскольку спартанцы едва ли могли согласиться на то, чтобы публично обсуждать возможное предательство своих союзников, они покинули переговоры и отправились восвояси.

Велик соблазн обвинить Клеона в срыве переговоров: в ходе тайных обсуждений терять было как будто бы нечего, а приобрести можно было многое. Но что в действительности могло быть достигнуто? Предположим, что афиняне поддержали бы проведение тайных переговоров с участием уполномоченных. Учитывая политическую ситуацию в Афинах, их ход определяли бы Никий и его сторонники. Жаждущие мира, искренние в своем стремлении к дружбе со Спартой и склонные верить в ее добропорядочность, эти люди могли бы добиться очень привлекательных для Афин условий, которые, вероятно, включали бы в себя союз, обещание вечной дружбы, восстановление Платей и даже передачу Мегар. Спартанцы же, со своей стороны, могли бы просить лишь об освобождении своих людей на Сфактерии и о выводе афинских войск из Пилоса, в чем им трудно было бы отказать.

Однако само предположение о том, что спартанцы согласились бы отдать Мегары или хотя бы их гавани, выглядит совсем нереалистичным. Спарта вполне могла бы оставить земли на северо-западе и пренебречь требованиями Коринфа относительно Керкиры и Потидеи, но передача афинянам Мегар наделила бы их непосредственным контролем над перешейком и отрезала бы Спарту от Беотии и центральных районов Греции. Такой шаг навсегда похоронил бы авторитет спартанцев как лидеров союза, готовых защищать других его участников. Коринф, Фивы и Мегары воспротивились бы их первенству с оружием в руках. Чтобы выполнить подобное соглашение, Спарте также пришлось бы бросить своих главных союзников на произвол судьбы, а то и, следуя условиям предлагаемого союза с Афинами, пойти на них войной вместе с афинянами. Разумеется, такой договор был невозможен. Вызванное им ожесточение вскоре привело бы к враждебности, а затем и к войне, при этом военный потенциал Спарты не уменьшился бы ни в коей мере. У Клеона и поддержавших его афинян было достаточно причин для того, чтобы отвергнуть секретные переговоры со Спартой.

Итак, путем тайных переговоров нельзя было ничего добиться, но было кое-что, что афиняне могли потерять: пауза в боевых действиях была выгодна спартанцам, так как, не будучи атакуемыми, запертые на Сфактерии люди, быть может, нашли бы способ освободиться. Афиняне не могли поддерживать блокаду острова зимой, и тогда, в отсутствие мирного соглашения, те сумели бы бежать. Каждый день перемирия, позволявшего доставлять пищу воинам на Сфактерии, был также и днем, который им удалось пережить, и с каждым таким днем росли шансы того, что афиняне в конце концов лишатся своего козыря. Клеон видел эту опасность, и большинство его поддержало.

Споры вокруг этого вопроса стали важнейшим поворотным пунктом в афинской политике. С 430 г. до н. э., когда спартанцы отклонили мирные предложения Афин, и до событий в Пилосе в 425 г. до н. э. среди афинян существовал консенсус относительно того, что войну следует вести с максимальным упорством, чтобы принудить спартанцев к заключению мира. Разногласия по поводу условий этого мира отступали перед сплоченностью ради достижения общей цели. Однако победа при Пилосе и последовавшие за ней мирные предложения спартанцев в корне изменили ситуацию. Прежде даже говорить о соглашении со Спартой было равносильно измене, теперь же этот курс мог с чистой совестью обсуждаться патриотически настроенными гражданами. Сформулированные Периклом цели войны, а именно: восстановление довоенного статус-кво, сохранение заморских владений и прекращение спартанского похода против Афин, казались теперь легкодостижимыми. Некоторые из афинян могли бы возразить, что подобный мир недостаточно надежен и что сам Перикл настаивал бы на более веских его гарантиях, но люди более проницательные ответили бы им, что по-настоящему мудрым решением было бы довериться Спарте и открыть путь к прочному согласию с ней. Вероятно, Никий в 425 г. до н. э. придерживался именно такой точки зрения.

Однако Клеон преследовал совсем иные цели. По сути дела, он требовал восстановить то идеальное положение вещей, которое существовало до Тридцатилетнего мира 445 г. до н. э., когда Афины контролировали Мегары, Беотию и другие территории Центральной Греции, а также ряд прибрежных городов Пелопоннеса. Афинян, по его мнению, принудили отказаться от этих земель по условиям договора, подписанного ими под давлением вследствие неких «стесненных обстоятельств». После того, что произошло в Пилосе и на Сфактерии, развивал мысль Клеон, афинянам нужно настаивать на возвращении к более ранним условиям, когда мир не зависел от капризов внутренней политики Спарты или произвольных проявлений ее доброй воли, а был гарантирован наличием у Афин стратегических оборонительных позиций.

КЛЕОН ПРОТИВ НИКИЯ

С возвращением спартанских послов в Пилос наступил конец объявленному перемирию, но афиняне, ссылаясь на якобы нарушенные спартанцами условия, отказались выдать им удерживаемые корабли. Отныне спартанцам приходилось сражаться только на суше, что, возможно, не стало для них слишком серьезной потерей, учитывая низкую эффективность их флота в предыдущих сражениях. Афиняне же были решительно настроены захватить тех, кто оставался на Сфактерии, и поэтому отрядили еще двадцать кораблей, чтобы обеспечить соблюдение морской блокады. Они ожидали скорого успеха, так как Сфактерия представляла собой пустынный остров, на котором не было источников пищи, а питьем могла служить лишь соленая вода. К тому же афинский флот полностью контролировал все подходы к нему. Однако перед лицом грозящего бедствия спартанцы обнаружили удивительную изобретательность. Они пообещали свободным гражданам Спарты вознаграждение, а илотам свободу, если тем удастся прорваться через блокаду и доставить пленникам продовольствие и питьевую воду. Многие вопреки опасностям шли на риск и добирались до острова, пользуясь ветром и темнотой. Одни разбивали свои лодки о лишенный гавани морской берег, другие же пересекали пролив под водой, поддерживая жизнь заточенных на Сфактерии гораздо дольше того срока, после которого, как ожидалось, они должны были сдаться.

В конце концов афиняне сами начали страдать от перебоев с продовольствием и водой. Более 14 000 человек зависели от единственного крохотного источника на пилосском акрополе и от того небольшого количества пригодной для питья воды, которое можно было найти на морском берегу. Воины были сосредоточены в тесном пространстве, и их боевой дух заметно упал вследствие неожиданной продолжительности осады. Они начали опасаться, что приход зимы заставит их снять блокаду, так как регулярное снабжение по морю станет неосуществимым. Время шло, и новые посольства от Спарты всё не являлись, что еще больше усиливало страх среди афинян: казалось, что спартанцы уверены в спасении своих людей и что на выходе из этого тупика Афины останутся без сколько-нибудь значимого стратегического преимущества и без мирного договора. Теперь многие в Афинах думали, что совершили ошибку и что Клеон, призывавший к отказу от мирных предложений, ответствен за это.

Но лишь после того, как афинское собрание получило известия о тревожном состоянии дел под Пилосом, в адрес Клеона и его политики посыпались открытые обвинения. Целью собрания, вероятно, было обсуждение просьбы Демосфена о подкреплении для атаки на Сфактерию. Клеон, несомненно, поддерживал с Демосфеном постоянную связь и знал о его планах напасть на остров. Предназначенный для этого отряд легковооруженных воинов ко времени проведения собрания уже был сформирован в Афинах, а Демосфен начал приготовления к атаке, послав гонцов к находившимся неподалеку союзникам, чтобы те снарядили дополнительные войска. Должно быть, Демосфен просил также о специально подготовленных бойцах, которые были нужны ему для захвата осажденных на Сфактерии.

Вполне естественно, что именно Клеон оказался тем человеком, который лучше любого другого мог выступить в поддержку Демосфена. Он был самым ярым противником мирных соглашений со спартанцами, и его первого обвинили бы в случае, если бы узникам на Сфактерии удалось спастись. Он также был умелым политиком и по своему складу был готов ухватиться за перспективы, которые сулил успех предлагаемого Демосфеном дерзкого плана. Никий к тому времени стал склоняться