– Девушка! Де-вуш-ка! – подозвал он густо накрашенную тётку-официантку.

Разогретая девушка недовольно переместила свои обширные формы к их столику и затопила пространство густой волной «Дзинтарс»:

– Слушаю.

– Красавица, повторите, пожалуйста, ещё триста коньячку, и салатик… Ты какой салат будешь? А вы, Юленька? О! Нет! Что я?! Давайте же десерт! Не-е-ет, нет! Зося, вы сегодня уже угощали, теперь я угощаю! Васька, не спи. Так, ослепительная, раз-два… пять! Пять кофе. Девушкам со сливками. Что? Хорошо, просто кофе. Ещё один чай. И два. Три. Три мороженых!.. А что у вас есть? Хорошо, тортик. Девушки? Ну же. А какой тортик есть? Хорошо. Не надо тортики. Чем ещё побалуете? А кроме эклеров? Вы чрезвычайно любезны. Надеясь на ответную любезность, молю, заклинаю – несите, несите всё, но только самое вкусное. Давайте, луноликая, я в вас почти влюблён.

Проводив взбодрившуюся тётку ослепительной улыбкой, Санечка как-то загрустил, закурил опять:

– Вот, ребята… Поломать любовь много ума не надо, – повторил он засевшую в душе фразу. (Может, болело ему? Да мало ли кому что болит?..) – Вот. А потом старшина «спалился». Представляете? Это как раз месяца два назад случилось. У нас комиссия, а он в самоволку дёрнул. К девочке своей, к староверке. А под утро не разобрал, что и как, где чьи кони, короче, перепутал – и в темноте вскочил на колхозную кобылу, а утром – уже на заставе чухнулись. Володька орёт: «Где Абрек?» Абрека нет. Стоит кобыла чужая. Кобыла-староверка. А тут комиссия через час. Ну, тут Володька, он добрейший парень, а психанул. Ревёт медведем: «Старшина! Абрека – после комиссии – сюда! Любовь свою – сюда – за косу! Не пойдёт – на БТРе сгоняем! Не дадут так – силой отобьём! Украдём! Женю вас, черти! Зае…» Извините, Юля, рассердился он, Володенька наш. Заколебали, говорит, своей любовью! Кобылу – староверам чтоб вернул!

А тут прибегает «кусок» наш, Терещенко, а сам без лица. Ну, лицо на нём было, конечно, на черепе его хитрохохляцкой головы, но белое совсем. Трясётся, так и так, докладывает, мол, «товарищи лейтенанты, мяса недостача на складе, да не десять, не двадцать, а кил триста». Тут уже Володенька даже кричать уже не кричит, а просто за кобуру хватается. А когда он становится тихим, тут уже тикай кто может. Лучше, когда он добрый. Не надо никому видеть, каким бывает Володька Семёнов, когда злой. Классный парень, между прочим, я вас познакомлю.

Вот… Хватается старлей за кобуру и Трухачёву шепчет: «Я комиссию до утра по флангам погоняю, там мы на пасеку заедем, но чтобы до утра мясо на складе было!»

– Триста килограммов? – не поверил Алёшка.

– Да, всю недостачу чтобы закрыл за несколько часов.

– А тот?

– А старшина – ничего, глаза злые, не любит, когда ему хвост щемят. Да и кто любит? Мужики все с гонором. Честь отдал: «Так точно! Мясо будет!» Ну, тут и комиссия подъехала на двух «козлах». А там им уже наплели, что сержант Громкий с ключами – на другом фланге, запасные ключи тоже уволок, вот мерзавец, ай-я-яй, а наутро склад откроют, извините-простите – виноваты – нет, не повторится, не желаете ли с дороги ушицы? (Застава у нас очень рыбная.) Те не поверили, но тут уже Семёнов им культурную программу нарисовал – сначала по флангу, потом рыбалка в протоке, потом на пасеку к деду Фролу. А они, комиссия, уже предупреждённые были – даже с бидончиками приехали. Ну, жёны вручили. Для мёда, значит, совсем не для глупостей каких… Ну, про глупости я вам как-нибудь потом расскажу.

Вот…

А наутро старшина склад открывает – а там мяса – гора. Кил двести излишков. Туши все свежие. Комиссия довольна. Сержант Громкий в изумлении. Старшина Трухачёв молчит. Семёнов вида не подаёт, дальше их по заставе водит. Так всё классно получилось и закончилось.

– А откуда этот… Трухачёв, да? Откуда он мясо взял?

– А просто, лейтенант Алёшка, – Санечка прищурился. – Как раз наш дозор шепнул. Китайцы коз пасли на нейтральной полосе. Ну, комиссию увезли за мёдом, а пастухов – подобру-поздорову, да пинками-пинками на ту сторону, а стадо загнали поближе к нашей стороне и пулемётами положили. Полоса-то ней-траль-ная. «Пьян от запаха цветов капитан мертвецки, ну и ихний капитан тоже в доску пьян», как там Высоцкий пел, да? А за ночь всех коз выпотрошили, ободрали. Ну, маленькие туши, не те, что были. Но – мясо же? Хорошее, свежее мясо. Не заморозка какая. Да. А потом Семёнов таки сгонял на БТРе к староверам. При полном параде. Те почёт оценили. И заставил старшину жениться.

– Заставил?

– Ну да. Ослушаться невозможно. Семёнов, если что, или спасёт, или пристрелит, или своего Амура спустит.

– Амура?

– Ну, пёс его любимый, Амур. Семёнов, вообще-то, со странностями. Зимой ходит в валенках на босу ногу. А днём сидит в штабной, босые ноги на Амура ставит. А тот, волкодав, под столом у Семёнова спиртометром работает.

– В смысле?! – Юля Серова не отводила глаз от подполковника.

– В смысле детектором паров этанола. Представляете, Юленька, если кто «подшофе» или даже только думает употребить, так Амур, не гляди, что тупой кобель, так сразу из-под стола рычит. Да так рычит, что у бедняги шкалики в планшетке трясутся. Замечательный в этом смысле пёс. Семёнова любит всей своей собачьей душой. Ну и Семёнов Амура любит – всей своей человечьей. Ладно, ребятки, это всё такие истории, что только Григорию Александровичу Печорину впору рассказывать. Там линия, Кавказ, тут линейная застава, Амур.

Вы танцевать? Класс! Покажите класс, ребята!

Ну что, Вась, выпьешь ещё? Ну, давай. Что-то сегодня день какой-то… Сердце поёт. Чудесный день, штабная ты душа. Помнишь, как Билялетдинов пел? Талантище. И Алёшкин «хозсброд» – ну красавцы же. «В том саду, где мы с вами встретились…» Кстати, Вась, ты не знаешь, кто та брюнетка, что рядом с этими залётными сидит? Вроде я их не знаю. Хабаровские, что ли?

– Нет, не знаю, Саша, – Очеретня обернулся и рассмотрел компанию, шумевшую за соседним столом. – Нет. Новые какие-то. На морячков не похожи. Может, фарца? Надо будет пробить, откуда такие красивые у нас. Покурим? Здесь будешь курить? Ладно, а мы с Толей выйдем, подышим кислородом. Пошли, Толя, тебя проветрить надо. Пошли-пошли.

Козин остался за столиком один.

По соседству «гусарили» четыре довольно бˆорзых, хорошо одетых парня, явно при деньгах, и три девушки. Две были самые обычные местные «восточные красавицы», завсегдатайки ресторана «Восток», что на Шолом-Алейхема, 1, в славном городе Биробиджане.