что они падали перед ней сгустками боли, его боли. И она ступала вперёд, смотрела на носки поношенных, но аккуратно начищенных ботиночек и думала, что давит эти его комки боли и хотя бы так делает ему лучше – этому странному Саше.

У него грохотало сердце. Он не понимал, куда идёт, зачем и почему. Ноги несли его невыносимо быстро, слишком быстро, он не знал, что и как делать, потому что больше всего на свете он хотел впиться поцелуем в её губы, зацеловать глаза, целовать, любить Светлану – да, её зовут Светлана – светлое имя чёрной ночью под чёрными облаками. Будет светло. В комнате будет светиться её кожа. И он покроет поцелуями её бедра. И будет дрожать от счастья, вдыхая запах её кожи – уже родной и такой любимый. Ему хотелось любить – ведь он заслуживает любви? Заслуживает, чтобы его любили? Чтобы его любила женщина – этой ночью и всегда? Ведь так можно? Поперёк всего, поперёк всей жизни – ведь есть, должна же быть на этом белом свете женщина – для него? Которая согреет теплом, успокоит голосом и напитает запахом тела. Есть же?

Светлана молчала. Он говорил безумные вещи. Он говорил о её ногах, её теле, он бредил. Саша бредил наяву, не замечая, что кричит в ночь о том, о чём никогда никому не сказал бы. Он сходил с ума от одиночества. Одиночество сожрало его, и он больше всего на свете хотел спрятаться от одиночества на груди женщины, шедшей рядом с ним. А она молчала, молчала, молчала, потому что хотела прижать его к себе и боялась чего-то страшного, лютого, непомерного, непонятного, не по силам. Откуда ей знать о ласковой и внимательной Смерти, шедшей рядом с ними? Мама далеко, мама в Чите. Ждёт, когда же успокоится отец, когда можно будет сесть на кухне, надеть очки и написать коротенькое тёплое письмо, чтобы Света прочитала и порадовалась… Подполковник? Ей двадцать семь лет, он кажется совсем юным. Похоже, что он даже чуть младше её. Поцеловать эту умную голову. Остановить его крики. Ей страшно. Ей невыносимо страшно, потому что он плачет, он читает стихи на непонятном языке, завывает, как волк, поднимая хищное лицо к чёрным тучам, за которыми проносятся бесконечно одинокие звёзды.

Он понимает, что она – его женщина. Здесь и сейчас. В этом мире, где не видно людей, где никому до него нет дела, где он болтается, как песчинка в огромном мире, везде и навсегда – она – здесь. Вот она – тёплая и родная. Родная! Вот слово! Вот то, что его спасёт. От этой усталости. От этого невыносимого ужаса одиночества. Он больше не может, так грохочет сердце. Он устал, он больше не может. Смерть… Смерть улыбается в лицо. Так больше нельзя. Он оглядывается. Пустая улица. Холодно. Светлана замёрзла. И он начинает молиться. Он рассказывает ей, как его зовут, что с ним было, что будет, говорит страшные вещи, за которые можно потерять жизнь вернее, чем найти смерть, он рассказывает о себе всё, что только знает.

Она молчит. Она не понимает ни слова по-португальски. Слова шуршат в замёрзшем воздухе, словно галька по дну быстрой речки. Подполковник пьян, она устала, она не ожидала, что он устроит такое сумасшествие. Он сумасшедший. Она это знает почти точно. Наверное. Так легче думать, чем принять его боль. Это уже невыносимо. Ей холодно. Господи, он плачет. Этот мальчишка плачет, размахивает пистолетом и что-то требует!

Он признаётся в любви. Он требует её любви, он говорит о любви самые прекрасные слова, которые только слышал в жизни. Сердце! Сердце колотится так, что заглушает все слова. Господи, она замёрзла, она боится его. Глупышка, зачем она боится? Ведь он – живой, сильный, он защитит её, это не страшно, вот – пистолет – послушное руке железо. Он просит её поверить, поверить один раз в жизни, поверить – и довериться. И подарить себя. Всем сердцем, всей жизнью заклинает и молится Санечка. Он просит и умоляет – женщину – подарить себя.

Ну же! Ты, женщина, ты любовь моей жизни, ты моя находка и моё сокровище, услышь меня! Услышь, как мне одиноко, как мне плохо, защити меня от боли, от меня самого, от этого сердца, которое стучит невыносимо громко. Пожалуйста, всем собой молю, услышь, пожалуйста, Светлана, полюби меня! Полюби здесь, сейчас, такого, какой я есть, живой, больной, уставший, невыносимо уставший, мне плохо, Светка! Пожалуйста, чужая женщина, святая шлюха, пожалуйста, подари себя, сжалься!

Он молит, он что-то бормочет, он кричит о любви на смеси всех языков, а она молчит в ужасе, видя, как он сходит с ума у неё на глазах. Его шатает, он прикладывает ледяную сталь к воспалённому лбу, он стонет, его голова невыносимо кружится. Он смертельно пьян от усталости. Он смертельно устал от напряжения. От чужой ненавистной шкуры, от чужой фамилии и чужой судьбы. Он больше так не может. Невыносимо. Если она его не полюбит, он застрелится. Он её молит, заклинает, он смотрит на неё, как грешник на святую, как святой на грешницу, он видит в ней всё, что искал, что мог найти, о чём никогда не думал.

Вдруг он улыбается Светлане – он знает выход, он ей поможет. Ведь всего лишь нужен маленький, крохотный толчок, который поможет ей сделать выбор, принять решение. Он убьёт себя. Убьёт понарошку. Это не страшно. Пусть она сделает выбор, пусть остановит его недрогнувшую руку. Сейчас. Сейчас она поймёт, как сильно она ему нужна, она сообразит, что это такое – остановить Смерть тонкой рукой, потом прижаться тёплыми губами к его губам и вдохнуть жизнь. Жизнь! Вот! Вот для чего жить – для жизни, которую она несёт на своих губах. Сейчас. Сначала – смерть. Это не страшно. Это понарошку – ведь женщины слабы. Слабый щелчок – и всё. Он поймёт – настоящая она или нет.

Его женщина или пустышка. Сколько он пустышек видел, о скольких думал, что любит. Он благодарит Смерть за верную подсказку и улыбается Жизни. Сейчас, ну же!

– Света! Если ты меня не полюбишь, я убью себя! – улыбнулся он.

Измученная Света посмотрела на Санечку, заплакала от ужаса и засмеялась от любви. А он приложил разряженный пистолет к сердцу и просто нажал на курок.

И забытая в патроннике Смерть радостно вспыхнула и толкнула вперёд пулю.

Маленький медный круглоголовый цилиндр, наполненный свинцом, пронзил обугленную ткань пальто. Хрустнула кожа.