– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, –примирительно сказал «Глок». – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку…да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, онмэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем… Это жявно тот Чикатила, который с шарфиками… Нет, ну что ты, в натуре?

– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?

– Ну. Крокодил, ты знаешь, дает установки получшеКашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни одинпаренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.

– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцыеще… А что вообще слышно?

– Я тебе что, стукач?

– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнилаДаша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, еслиты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу… И не надо мнелопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом делевот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и вашеверховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, такихвот барсучат дюжиной сдаст, если что… Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался,а ты попался… Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?

– Рыжая, мы тебя по жизни уважаем…

– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал…

– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-тотам лопотали насчет азеров…

– Ну?

– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный.Если найдут…

– Кто из центровых?

– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело…

– Ольга часто здесь бывала?

– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все жетут добрые.

– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: есливы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль сперезвонами… Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь,добро получу… Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты жне сосунок…

…При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человеканепосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединеннаявилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами.Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов,вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле ишпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.

Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкоебезденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков былихваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся безвзводов автоматчиков и хитрой электроники…

Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» сминимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство отлегендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. Надиване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новоепокрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец слихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку длядалеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себезакрыть на это глаза.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнулдешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарноеопределение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белойпуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшейпрофессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлениютакой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:

– Простите, мне к Павлову…

– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышаврабочий псевдоним шефа. – Я вместо него.

– А-а… – дива в роскошной шали деловым шагомнаправилась в квартиру.

Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черномплатьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенноплатонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можноприлепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии учитателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идутисключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его СонечкойМармеладовой…

Встречаются, конечно, и Сонечки. Иногда. А в общем, всеисследования, проведенные социологами и у нас, и за вполне благополучнымбугром, давно выявили железную закономерность: подавляющее большинство подаетсяв шлюхи не от щемящей нищеты, а по этакому влечению души. Слово «призвание»,увы, применимо практически ко всем областям бытия человеческого…

Ясно, что здесь был как раз тот случай. Даша в этом тут жеубедилась, подметив, что красотка разглядывает ее свитерок и джинсы не то чтобыс брезгливостью, но определенно с некоторым превосходством. И, привычнопритворившись, будто ничего не замечает, указала ей на кресло:

– Прошу…

Красотка, с некоторой опаской обозрев потертый зеленый плюш,все же рискнула доверить ему свою изящную задницу. Достала цивильные сигареты, зипповскуюзажигалку и спросила непринужденно:

– Это вы, значит – Рыжая?

– Ага, – сказала Даша. – Чем порадуете,претти?

– Простите?

– Претти вумен, – сказала Даша. – Был такойфильм. В вольном переводе – красотка.

– А…

– Ну, так чем порадуете? Я так поняла Павлова, что выменя чем-то должны порадовать…

– Послушайте, у вас не найдется чего-нибудь выпить?

– Увы… – Даша развела руками.

– Вообще-то Павлов всегда угощает меня ликером…

Даша отправилась в кухню – и в самом деле отыскала вшкафчике бутылку неплохого малинового ликера. Ай да Павлов. Но мы, конечно,будем блюсти субординацию, то бишь полную тишину в эфире…

– К сожалению, никак не могу во всем заменить вамПавлова… – закинула она крючок, возвращаясь в комнату с вымытыми бокалами.

И красотка крючок проглотила – судя по ее невольной,недвусмысленной улыбочке, тут же, впрочем, пропавшей. «Ну и ладно, –великодушно подумала Даша, – каждый оттягивается, как может, а у шефасупружница на декабристку вовсе не тянет…»

Сама она лишь пригубила и, едва красотка выцедила свойбокал, незамедлительно подступила вновь:

– Ну, рассказывайте…