опрометью побежал и скрылся, то они могут и не поверить, что ты законопослушен.

– Салах, – скорее выдохнул, чем произнёс Стефано, – что делать?

Какую-то секунду ему казалось, что мавританец готов помчаться прочь, и он сам готов был бы броситься за ним. Лучше так, чем объяснять подозрительным тугодумам, что это за нервный у него товарищ.

Но Салах вдруг повернулся, и его рука скользнула в прикреплённую к поясу сумочку.

А один из полицейских уже направлялся к ним.

– Ты что? – тихо пробормотал Стефано, нащупывая и свои документы во внутреннем кармане.

К его облегчению, Салах тоже выудил из сумочки какой-то кусочек пластика. Стефано выдохнул. Ну, раз какие-то документы у мавританца есть, и он не опасается их предъявить, кажется, всё не так плохо.

Салах стоял спокойно, в одной руке держа пластиковый корешок, другой пощипывая бородку. Слишком спокойно.

Полицейский, невысокий округлый мужичок, выглядящий как типичный магрибец, между тем подошёл к ним.

– Документы, – враждебным тоном произнёс он, глядя на Стефано.

Им можно было здесь жить – здесь, в собственном городе, Государство Закона само так предписало. Можно было строить церкви и говорить по-итальянски. Но магрибцы всё равно были склонны смотреть на каждого назрани как на преступника, чья вина ещё не доказана. Vae victis[11], как сказал один древний вождь – не зря, всё-таки, он столько читает книги по истории.

Полицейский неприязненно оглядел корочку.

– Стефано Дадди, – прочитал вслух и скользнул по нему взглядом, – чем занимаетесь?

– Владелец рыбацкого судна, – коротко ответил тот.

– И сейчас куда идёте?

– На мой корабль.

Он знал арабский достаточно, чтобы передать грамматикой свое неудовольствие, но сейчас объяснялся спокойно и вежливо – хотя давалось это нелегко. Но полицейский быстро утратил к нему интерес.

Он принял документ Салаха.

– Гейдар бен Фархани, – прочитал он вслух и смерил Салаха взглядом. – Из Кайруана?

– Родился там, живу на Острове.

Полицейский нахмурился.

– Ты не говоришь как тунисец.

– Так я вырос здесь, – Салах говорил размеренно и явно намеренно безлико, словно про себя.

«Он старается скрыть свой мавританский говор, – понял Стефано, и тут же в голову стукнуло: – Но у него же фальшивые документы».

– Ты давно знаешь этого… Гейдара бен Фархани? – теперь полицейский смотрел на Стефано.

– Давно, – Стефано вдруг почувствовал, как неприятно тянет живот.

Полицейские всегда вызывали эти чувства, ибо, за редкими исключениями, делились на просто хамов, которые упивались крупицей власти, данной им мундирами, и фанатиков-махдистов. Разница между ними заключалась, главным образом, в том, что первые брали взятки.

– Давно, – повторил Стефано ещё раз и сам порадовался, что его голос звучит твёрдо, – иногда приезжает меня навестить.

– Приезжает, – голос полицейского чуть повысился, и он, нахмурившись, ещё раз посмотрел в карточку Салаха, – тут указана регистрация в Марсале.

– Я веду дела в Мадине, – вмешался Салах, – большую часть года проводу там, когда не езжу в Тунис.

– Что за дела? – быстро спросил полицейский, и Салах ответил так спокойно, что Стефано понял – ответ был заготовлен заранее.

– Продаю засахаренные лимоны. Потому часто езжу между Островом и Тунисом.

Полицейский после этих слов, кажется, утратил к ним интерес.

– Порт закрыт, – бросил он, – приходите завтра.

– Что это, Салах? – спросил он уже позже, когда они сидели в портовой кафешке со стаканчиками чая и засахаренными лимонами.

На самом деле, он собирался спросить что-то вроде «куда, чёрт тебя дери, ты меня втянул? Зачем ты бежишь с Острова?», но правильные слова по-арабски не шли в голову. Но Салах понял вопрос.

– Это неважно, – коротко сказал он, покачивая стаканчик в пальцах, – главное сейчас твой катер. И оказаться в Сусе.

– Нет, Салах, – Стефано покачал головой, – это мой катер. Я должен знать, что это значит. Почему ты не на своём катере. И откуда у тебя эти документы.

Последний вопрос, наверное, был лишним – у человека с ремеслом Салаха неизбежно должны были быть какие-то фальшивые бумаги, иначе такие просто не живут. И тем не менее…

– Слушай, – Салах посмотрел на него в упор, словно взвешивая слова, – тебе есть куда бежать с Острова?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Стефано только моргнул, сомневаясь, правильно ли всё понял. А потом хмыкнул, что должно было прозвучать как горький смешок, но больше походило на перхание.

– Ты забыл, кто я, Салах? Мы назрани и здесь живём, потому что нам разрешают. У нас не осталось куда бежать в Государстве Закона, а на Большой Земле нас не то, что кто-то ждёт.

– С Острова лучше бежать, – сказал Салах, – сейчас лучше бежать. Даже тебе.

Глава восьмая

Таонга облизала губы и ещё раз посмотрела на девушку, робко сидящую напротив неё.

– Ты не говоришь по-итальянски? – с надеждой спросила она.

– Совсем чуть-чуть, – покачала головой Джайда.

Что ж, значит придётся так. Она кашлянула. Потом, осторожно выговаривая арабские слова, сказала:

– Ты из Марокко, да? Я слышу по речи.

– Выросла в Марокко, – кивнула Джайда, – но родители малийцы.

– Я тоже из… из Африки, – улыбнулась ей Таонга, – и всегда рада видеть сестёр.

Она не кривила душой. Ну, хорошо, кривила, но лишь отчасти. Ей действительно было приятно видеть людей, кожи которых коснулось свирепое солнце её родных краёв, и смотреть, как они пробивают себе путь в этом мире. Ибо даже после проповедей Махди, даже после всех потрясений, которые пережил мир вообще и её городишко в частности, она видела – это всё ещё важно. Она приняла учение Махди, она ходила на проповеди, не раз выказывала свою лояльность новым порядкам и не раз же видела, как брезгливо кривят губы новые властители мира просто при одном взгляде на неё. Она и такие как она были здесь чужими при назрани и не стали