Он все еще носит кольцо. По крайней мере, оно у него при себе. Я оставила свое в той маленькой квартирке много лет назад.

Я слишком ошеломлена, чтобы думать, все, что могу сделать — постараться, чтобы мое лицо не выдавало моих чувств, когда Шон осторожно смотрит мне в глаза. Я уверена, что не должна выдерживать его пристальный взгляд, что Дианна наблюдает за нами двумя, оценивая мою реакцию, но я ничего не могу с этим поделать. Мысль о том, что он держится за наш брак, странным образом сжимает мне грудь. Внутри у меня порхают чертовы бабочки, и я не могу решить, паразиты они или нет.

Желание насладиться этим чувством причиняет боль, как сильно я скучаю по тому, каково это — быть любимой им.

Но я не могу просто позволить себе наслаждаться этим чувством. Не после того, как мы расстались. Я не могу заставить себя поверить, что он когда-либо так сильно заботился обо мне.

Похоже, Дианна не получает того, что хочет, от своей провокации, или, может быть, она получает, и у нее просто лучше получается скрывать свои намерения.

— Ну. Тебе следует найти время, чтобы позвонить ей и сообщить, как у тебя дела. Мы бы не хотели, чтобы ты пренебрегал ею.

Я понимаю, она, должно быть, думает, что это прозвучало бы нормально для постороннего, пусть и немного пассивно-агрессивно. Но я не могу представить, почему она считает себя пострадавшей. Именно она сказала Шону, что он должен выбирать между мной и своей семьей.

Я до сих пор, честно говоря, не могу поверить, что им так сильно не нравилась сама мысль обо мне, что они даже не могут вспомнить моего имени.

— Шон может сказать, что ты нам нравишься больше? — Эйден говорит мне с ухмылкой.

Дианна бросает на сына острый взгляд.

— Мы не собираемся смущать Элизу этим вечером.

Я не уверена, что намекает Эйден, будто они предпочли бы меня незнакомке, которую они никогда не встречали, что они почему-то предпочитают ту меня, которую встретили, а не ту, с которой отказались встречаться.

Они не потрудились узнать меня получше.

У нас были прекрасные отношения, неподдельная теплота, а они предпочли бы никогда не знать меня. Нет, что еще хуже — у нас могло быть это. У нас могла бы быть еще более близкие и теплые отношения, но они предпочли так и не встретиться со мной. Они этого совершенно не заслуживали.

Дианна вырывает меня из мыслей, искоса бросая взгляд.

— Разве ты не знала?

Итак, это то, что она хотела узнать. По крайней мере, есть слабое чувство облегчения от того, что она нас еще не раскусила.

Не знаю, как выразить то, что я даже не знала о существовании третьего брата, не говоря уже о том, что это был он. На самом деле странно, теперь, когда я думаю об этом, что здесь не было никаких следов его присутствия. Я раньше не видела его на семейных фотографиях внизу, хотя на них много изображений его братьев, игравших вместе в детстве.

— Мам, не надо, — предупреждает Шон, прежде чем я успеваю ответить, отвлекая ее внимание.

Чувствую, как их взгляды прожигают воздух. Хотела бы я знать, что творится у него в голове.

Затем он слегка пожимает плечами и отодвигается от стола.

— Думаю, с меня хватит. Помочь с уборкой?

Я сглатываю и смотрю на него. Существовать в одном доме с этими людьми становится все труднее.

15

Шон

Оказывается, я не помню, какие тарелки где лежат. И я не уверен, какая из симпатичных деревянных панелей внизу скрывает посудомоечную машину, поэтому я решаю помыть тарелки вручную и расставить их для просушки на кухонном полотенце.

Раньше я действительно ненавидел мыть посуду, но сейчас, похоже, это единственное, что я могу сделать, чтобы не наломать еще больше дров. Я продолжаю думать, что хуже уже быть не может, но планка продолжает опускаться, и слишком часто — из-за моей собственной семьи.

Конечно, мама находит меня сразу после ужина, появляясь в дверях кухни, когда я наполовину справился со своим заданием.

Я скрежещу зубами, потому что просто хотел бы игнорировать ее до конца сегодняшнего вечера, а, может быть, и завтра тоже. Вместо этого я смотрю на нее, сжимая челюсти и стараясь придумать, что я вообще могу ей сказать.

— Ты не имела права рассказывать Элизе о моем кольце.

— Значит, ты ей не сказал, — замечает моя мама, как будто она уже все выяснила, и я сопротивляюсь сильному желанию закатить глаза. Нет, я не сказал своей бывшей жене, что сохранил оба наших обручальных кольца из сентиментальности. Интересно, подняла бы мама эту тему, если бы знала, кем на самом деле была Элиза?

Я чувствую, как у меня встают дыбом волосы, когда замечаю в окне растущую луну, бледно-голубую ранним вечером, постепенно приближающуюся к полнолунию. Ее влияние на нашу кровь — последнее, что сейчас нужно.

В этом разговоре есть что-то отталкивающее, что-то почти физически тошнотворное. Мы уже ссорились раньше, с участием отца и без него, сотни раз. С тех пор, как я встретил Элизу и был достаточно наивен, чтобы рассказать маме о девушке, в которую был влюблен.

— Я просто не думаю, что это разумно — проводить с ней так много времени. Она занята подготовкой к свадьбе, а ты… — она замолкает, но я чувствую, что знаю следующие слова наизусть. Они высечены у меня на груди. — Тебе не стоит связываться с ней, Шон.

— Она… — я прикусываю язык, прежде чем успеваю закончить предложение. Она больше не моя жена.

Мои когти вонзаются в мыльную губку, зажатую в кулаке. Гнев разливается по венам, я чувствую, как трансформация угрожает разрушить мою рациональность лихорадочной, грубой, безудержной яростью.

Я отступаю, выключаю воду в раковине, отставляю в сторону недомытую посуду и делаю долгий, глубокий вдох через нос.

Но он не успокаивает настолько, как мне бы хотелось.

— Я не могу справиться с этим прямо сейчас, — говорю я маме, ожидая сопротивления. — Я отложу это на завтра, хорошо?

— Шон, нам нужно поговорить…

— Я, черт возьми, не в состоянии сейчас вести разумный разговор, — рычу я, не в силах сдержаться, каждый мой нерв словно натянутый провод.

У меня разрывается сердце, когда я вижу неподдельное удивление на ее лице. За все наши ссоры я так редко кричал на собственную мать.

— Мне нужна передышка. Завтра, хорошо?

Она смотрит в окно и медленно