живёшь, не видя мира вокруг, словно в драгоценной башне, то каждый мало-мальски вежливый и красивый юноша кажется тебе судьбой. Хейдриенн Бретис, как звали её раньше, так и решила. Она сама в нужный день протянула руку за свадебной руной, давая высокому, крепкому красавцу, стоящему напротив, право на себя.

Сверборг был нежен. Очень нежен. Внимателен. Трепетен. Он откровенно любовался своей молодой женой. И боялся лишний раз прикоснуться к ней без разрешения. И если бы Хейдриенн позволила или хотя бы намекнула, что между ними могут быть более тёплые, более доверительные отношения, чем те, что заповедовались в брачной книге иллике, написанной кем-то, то, может, всё сложилось иначе. Спустя много лет Хейд пообещала себе, что сожжёт все экземпляры этой проклятой книги на планете. Что ж, значит, ей есть ещё для чего жить.

Но дрянная привычка иллике всё делать строго по правилам подвела. Сказано, что нужно разделить дом на мужскую и женскую половину. Разделим! Зачем?! Кто знает… Написано, что муж посещает свою жену два раза в месяц. Значит, больше ни за что! Почему?! И не важно, что от тёплых рук и нежных губ мужа тянет стонать и ластиться, и хочется, до зубовного крошева хочется, уткнуться носом в его мощную грудь и позабыть все невзгоды, гладя рукой его родное и любимое лицо. Но нельзя, потому как это будет уже третья ночь за месяц.

Сверборг долго любил свою Хейди. Долго ждал, когда она отринет дурацкие предрассудки и станет ему женой, настоящей, а не снежной хозяйкой имения, приносящей доход. Он уговаривал, намекал и даже злился. Но время шло, а Хейдриенн становилась всё отстранённее. В редкие дни их близости муж был горяч, страстен и неутомим, он до рассвета не выпускал её из своих рук, словно желая залюбить на годы вперёд. Словно молясь губами, руками, всем могучим мужским телом, чтобы снежная иллике оттаяла…

Через три года Хейдриенн родила первенца. И как следует, выдержала два года очищения. Ещё через три года родились у неё снова славные крепкие мальчишки. Двое. Муж взял на себя все хлопоты, потому как иллике не возятся с мальчишками. Нельзя!

Сверборг с головой ушёл в дела Озёрного края, когда умер его отец. Князь. И когда пришло время для нового соединения, Сверборг не пришёл к ней в спальню.

Они продолжали оставаться семьей. Но Сверборг больше никогда не звал её ласково— Хейди — и не просил посидеть вместе в беседке, что в первые годы жизни построил для неё в своём имении. Да и с детьми, что вечно были заняты мужскими делами, она виделась очень редко.

Со временем Хейдриенн ушла с головой в работу. Забота иллике захватила её полностью. Полёты, перелёты, рваное пространство и любимая каддарка, которую она умыкнула у мужа из оружейной, и с тех пор не выпускала из рук. Она единственная из всех иллике рубила ею черничную тьму. И очень скоро даже белокурых подружек и помощниц ей не нужно стало. Что там сшивать, просеивать, клеить? Если раз — и отрубила!

Когда первому сыну Брокку исполнилось 19 лет, он получил метку Снежной девы. А через два года, белокурые, улетели вслед за ним, к звёздам, пройдя испытания в Торгском ущелье, и два её близнеца — Олеф и Одэн. Она осталась одна. Князь Сверборг редко заходил теперь на женскую половину. А если и заходил, то по какому-нибудь совсем уж неотложному делу. Со всем остальным он отлично справлялся сам.

Когда ей исполнилось сорок лет, и она была ещё чудо как хороша, то Хейдриенн, повинуясь настоящей заповеди, той, что была написаны самой Снежной девой на скрижалях Хротгара, принялась нести бремя служения простому народу. Эта заповедь гласила, что каждая, имеющая Снежный дар, в рассвете своей силы на грани 40 лет должна отринуть богатство и послужить 10 полных лет хранительницей (простой вёльвой) в любом городе планеты, что выберет судьба. В последние годы как только ни трактовали это правило сестры… Изобретая, как бы не поехать…

Но Хейдриенн решилась. Она всерьёз думала, что муж последует за ней. Или хотя бы будет навещать её… Но Сверборг попросил развода. С иллике нельзя было развестись. Но Хейдриенн теперь не иллике… Она вёльва.

— Почему? — растерянная, спросила тогда.

Сверборг тяжело вздохнул:

— Зачем я тебе, высокородная?

— Ты мой муж…

— Да? — устало поднял брови князь. — Муж?

— У нас дети, семья…

И тогда он засмеялся хрипло:

— Это у меня дети, высокородная! А ты даже не отличишь Олефа от Одэна…

Слова его, резкие, били наотмаш. Хейд протянула руку, чтобы погладить его волосы, в которых впервые разглядела тогда серебристую седину. Но он перехватил её ладонь, не дав прикоснуться к себе.

— Всё отболело, высокородная иллике, — сказал он тяжело, — всё отболело! Прощай.

И ушел. А Хейдриенн долго и горько плакала над своей женской, глупой судьбой. Теперь, спустя почти тридцать лет, она, как никто, понимала своего гордого, умного мужа, пытавшегося столько лет победить её узколобость, страх, недальновидность, глупость и незнание. Её ограниченность.

Только заповеди самой Снежной девы священны, это она поняла теперь, а всё остальное пишут люди. Такие же глупые, как и на сама. Впервые в сорок лет здесь, в Дергиборге, Хейдриенн училась жить и думать самостоятельно. О, сколько невероятных открытий сделала женщина за эти годы!

Сейчас она вспоминала, как впервые увидела на своём пороге растерянную Яннику, так похожую на себя саму… И тогда вёльва Хейд поклялась, что позволит девушке в Дергиборге жить своей головой. Принимать решения, ошибаться, узнавать мир не по книжкам и догмам, а по самому естеству времени и пространства. Вот почему она не отвадила влюблённого Рига, не спустила с порога могучего, основательного Яра и попыталась спрятать свою девочку от самого большого искушения — Асгара Молчаливого. Ибо тогда уже вёльва знала, что правитель Северного края Харальд Сигурсан давно внёс хилест за одну из белокурых дочерей Благочестивой Гутрун Ольсон.

И вот… Судьба привела «сладкое искушение» к её порогу. Прячь— не прячь! Да, Снежная дева такая шутница!

Глава 24

Всю дорогу до дома Дуоссия изображала слабость, как могла, и не слезала с тёплых, крепких рук первого красавца Северного края. И эта слабость ещё вполне могла кого-нибудь обмануть, если бы не сияющие от счастья Дуськины глаза, которые она в буквальном смысле прилепила к лицу белокурого, статного красавца. А ещё вздохи! Говорящие такие вздохи. Ах! Ох! Ух! Эммм! И закушенная детская губка в придачу.

Белокурый спаситель попытался сразу