Тут Глория заволновалась всерьез.

– Дорогая, ты спрашивала новых друзей?

– Конечно. И мисс Нинель в русской школе.

– Любопытно, – к опросу присоединился Том и что они тебе сказали?

– Па, да всякое. В общем, мне кажется, они такие же, как мы. Почти… Во всяком случае, мне они очень нравятся. Вот ты прям ошарашил меня. Это и вправду очень, очень интересно. Я обязательно подумаю об этом. Да! Как, ты сказал, зовут этого русского? Чифоф?

– Антон Чехов, – по слогам ответил Том.

– Отлично! Запомнила. Спрошу в школьной библиотеке.

– Замечательная идея, доченька. Спроси у мисс Нинель что-нибудь из детской русской литературы. Я от кого-то слышала, у них очень любопытные народные сказки. Как думаешь? – Глория осторожно попыталась взять вожжи в свои руки.

– Точно! Я сначала спрошу у моих русских друзей, что нравится им. А потом у учительницы, где можно найти это на английском. Мам, пап, можно я пойду наверх к себе. Немного поиграю с Энн перед сном.

– Иди, только не долго, – отозвался Том.

Лиза поцеловала маму, помахала ручкой папе и упорхнула по лестнице на второй этаж.

Глория дождалась, когда хлопнула дверь в комнату девочек, и вполголоса обратилась к мужу:

– Том, ты сейчас серьезно все говорил?

– Да, дорогая. Ты знаешь, как ни странно, меня эта тема волнует. И тебя, уверен, тоже. Размышляя над нашими различиями, я не так давно, кстати, пришел к выводу, что мы не просто разные цивилизации. Мы ментально противоположны. В некотором смысле русские вообще стоят особняком, как к нашей, довольно безапелляционной западной модели, так и к невероятно манерному теоцентричному Востоку. В разной степени, конечно. Они, как бы поточнее выразиться, на границе миров. Исторический буфер, демпфер и проводник одновременно. И они точно достойны уважения. За всю обозримую историю Россия всегда шла своим, особенным путем. Взлеты и падения их империи не особенно влияли на это. Медленно или быстро, кроваво или возвышенно, иногда говоря на тюркском или французском, русская цивилизация неизменно и неизбежно возвращалась к истокам, самоидентифицировалась исключительно в единственный для них триумвират выживания. Справедливость, армия, православие. У нас на Западе даже аналогов точных нет.

– Томас, я в жизни такого спича не слышала. Это что-то потрясающее! На границе миров… Ты хоть себя слышишь? Что на тебя нашло?

– Глория, дорогая, пойдем, прогуляемся на воздухе. Стало немного душно.

– Отличная идея. Мороженое взять?

– Не откажусь. Фисташковое, если осталось.

– Дорогой, ты забыл? Мы другого и не покупаем.

Том как бы невзначай бросил подушку на диван. Она аккурат завалила его телефон. Тач-даун! Глория вообще всегда, когда приходила домой, мобильный оставляла в сумочке на телефонной тумбочке в прихожей или «забывала» в машине. Так что во дворе только свежий воздух мог претендовать на привилегию третьего собеседника. На заднем дворе мест для сидения было не густо. Три пластиковых стула, винтажное кресло-качалка, купленное по случаю на какой-то гаражной распродаже, и уличный холодильник для льда рядом с дверью. Семья немного обжиться уже успела. Ни Том, ни Глория и тем более дети ни разу не пожалели о переезде. Съемная квартира, в которой они ютились прежде, никак не могла конкурировать с отдельным своим домом. Конечно, еще долгие годы придется отдавать кредит. Это обстоятельство не пугало мистера Рокфорда. В США такой сценарий был общепринятым и естественным. Да и зарплата доктора биологии, работающего старшим консультантом в сфере фармацевтики в крупной компании «Апполо Консалтинг», позволяла смотреть в будущее с оптимизмом. Не надо сбрасывать со счетов еще один приятный бонус. Глория буквально на днях ждала финального собеседования о приеме на работу в очень приличную риелторскуюю фирму. Не зря же она недавно прошла курс, сдала экзамен и получила лицензию агента по недвижимости. Если все сложится удачно, то перспектива стать окончательным собственником уже ставшего родным таунхауса будет еще ближе. Том огляделся, застопорил кресло своими же кроссовками, которые валялись на траве неподалеку. Тем временем пришла жена с двумя креманками, полными фисташкового волшебства. Айс-крим в Америке всегда стандартно прекрасен. Немного переслащен, как и все в США, остро насыщен по заявленному вкусу и однозначен по колеру. Фисташковое – сто процентов фисташкового цвета, малиновое – сто десять процентов малинового, без интерпретаций. Можно сказать, в американском мороженом ярко проявляется глубинный национальный код США. И он черно-белый. Это база Америки. Все конкретно. Без полутонов.

– Любимый, ты сегодня необычайно хороший лектор и терпеливый отец. Даже мне стало крайне интересно. Надеюсь, немного мороженого тебя не расслабит. Продолжай поскорей, – с легкой иронией напомнила о себе Глория, осторожно приземляя креманки на неустойчивое кресло. Том обратил внимание на ее опасения, указал пальцем на импровизированный стопор-кроссовку и, подмигнув, дал понять, что все в норме.

– Родная, напомни забывчивому лектору, пожалуйста, на чем он остановился.

– Прости, если ошибаюсь. Как мне думается, общий смысл того, что ты говорил, можно выразить вот в такой абстрактной аксиоме – конвергенция с нами невозможна. Слишком категорично, наверное? Ты не находишь?

– Ух ты! Очень метко подмечено. Пожалуй, эту мысль надо проработать поглубже. Знаешь, должен согласиться с тобой без дискуссий. Такое, как ты подчеркнула, категоричное допущение может объяснить многое. Действительно, наши цивилизации настолько разные, что даже базовые понятия не совпадают. Причем по смыслу не совпадают! Нет на Западе чистого «великодушия», есть щедрость подаяния. Нет основополагающего широкого русского понятия «справедливость». Вместо него малопонятная и пугающая – правосудие. От нашего, прости, западного бытия прямо-таки сквозит бездушной рациональностью. Если задуматься, то западный мир мало чем отличается от простой электронной таблицы.

Глория подвинула свой стул вплотную к стулу мужа и тихо-тихо на ухо произнесла:

– Любимый, мы не просто разные. Мы не прямая иррациональная противоположность. Расчет и резон нам не чужды. Мы в принципе другие. Если поднять планку очень высоко, то достаточно посмотреть на отношение к войне. Для западного «рацио» абсолютно инородна наша почти священная максима. Мы считаем убийство врага вынужденным грехом, а не безусловной доблестью. Не вписываются в их жизненные таблицы сострадание, благородство, щедрость души… Нет, конечно, надо отдать должное, и среди них есть очень приличные во всех отношениях люди. Да и мы не все с ангельскими крылышками. И все же им жить проще. Над ними довлеют только деньги, а над нами еще и совесть. Чувствуешь разницу?

– Необыкновенно точно, милая моя Глория. Для нас почти отвратительна их циничность и всеядность. Наш мир отличается от Америки с Западом.

– Да, любимый. Если бы не наши дочери, я бы с тобой согласилась полностью. Они же не наши? Не совсем наши.