– Я знаю, – сказал Райдер, не сводя с нее глаз, пока она не выдохнула и ее глаза не наполнились верой.

Надя прислонилась к нему. Такая маленькая, нежная, доверчивая. Любимая, думал он. Внезапно, между вдохом и выдохом, его, словно выстрел, пронзила резкая боль.

Но ей ни к чему было знать, какие аргументы в свою пользу приводили его совесть и его эго. Ей нужно было просто поспать. И почувствовать гордость за себя. Поэтому Райдер опустил ее и повернул так, что ее голова легла у него под подбородком.

Так он и пролежал всю ночь, глядя на телефон, зажатый в ее руке, и повторяя себе, что делает все правильно.

* * *

Когда Надя проснулась на следующее утро, Райдера не было.

Она протянула руку и обнаружила, что его половина кровати пуста и холодна, а на подушке лежит записка. Записка и яблоко.

На дорогу, прочитала она.

Надя увидела на телефоне высветившееся имя продюсера, и ком, стоявший в горле, сам собой сдвинулся, а из глаз водопадом хлынули скопившиеся под ним слезы.

Потому что она любила этого идиота.

Это произошло шаг за шагом, постепенно. Но к тому моменту, когда Боб сообщил ей, что она принята, Надя знала это совершенно точно. Казалось, она должна была чувствовать себя на седьмом небе. Но вместо этого чувствовала, как сердце наполняется черной тоской.

А ведь она видела по глазам, что Райдер тоже чувствует… что-то такое. Если не любовь, то определенно желание, чтобы она оставалась рядом. Он поздравлял ее, желал удачи и обнимал с такой нежностью, что она спала, как в раю. А проснувшись, вместо мужчины, завладевшего его сердцем, увидела это проклятое яблоко и записку, которая была как пинок под зад.

Что это? Желаю удачи и спасибо за секс? Потому, что ему просто все равно, или потому, что ему слишком не все равно?

Окруженная его теплом, его запахом, Надя не могла ни о чем думать. Ей надо было выбраться отсюда. Из его постели. Однако когда она попыталась это сделать, оказалось, что простыни не хотят ее отпускать. В конце концов, ей удалось освободиться, и она с грохотом упала на пол.

Надя, тяжело дыша, лежала на полу и смотрела в потолок. Совсем как в тут вечер, когда впервые встретила его. Только тогда это был потолок ее маленькой квартирки. И еще на этот раз она не чувствовала себя потерянной, не мечтала о том, что снова начнет выступать. На этот раз ее мечты стали явью.

Сбылось все, о чем она мечтала… пока не встретила его.

Она со стоном поднялась и, поморщившись, осмотрела синяки на боку, которые наверняка станут сине-черными к тому времени, когда она через несколько дней прилетит в Вегас. Несколько дней. Это все, что у нее осталось, чтобы успеть связать в один узел нити той жизни, которую она себе выбрала. И чем больше Надя думала об этом, тем больше находилось этих нитей. Так много неожиданных прощаний.

– Тогда лучше порви их, – сказала она себе. Но собственные слова оказались гораздо менее убедительными, чем она рассчитывала.

Надя оделась и подошла к двери. На этот раз она точно знала, что оставляет здесь.

– Любовь, – громко произнесла она. Первый раз в жизни любовь.

Но работа в «Скай Хай» была именно тем, чего она хотела. Была. А хорошо бы сказать «есть». Потому что теперь это вся ее жизнь. Ее дни и ночи. Ее кровь и пот. Ее синяки и растяжения связок. А как на счет сердца?

Надя со стоном толкнула дверь и сбежала по ступенькам на тротуар.

Ее сердце разбивалось тысячи раз, но она выживала. До тех пор, пока она будет танцевать, она сможет выжить. Даже без Райдера Фицджеральда.

Бесконечно твердя про себя эту мантру, Надя вышла на дорогу, идущую вдоль побережья, и двинулась к остановке трамвая. Она не оглядывалась.

В Мельбурне стоял прекрасный день. После нескольких недель дождя небо сияло божественной чистотой, а несколько пушистых белых облачков только подчеркивали его совершенство. Воздух на мысу дышал свежестью, и соленый бриз напоминал о близости моря.

Когда в тот день самолет навсегда унес Надю, Райдер, сомневаясь, как бы не откусить голову какому-нибудь несчастному строителю, поехал на юг, пока не оказался там, где не бывал уже несколько лет.

Перед ним вырисовывался большой старый дом. Он входил в список аварийных из-за опасной близости к обрыву, край которого постоянно приближался, благодаря морским ветрам, и теперь держался на месте только за счет грамотно поставленных лесов. Вокруг здания лежали стопки витражного стекла, штабеля старых досок и кучи нового кирпича, выглядывавшие из-под заляпанной краской пленки.

У Райдера зачесались руки. Ему захотелось снова ощутить в ладони обычный молоток и услышать звук, с которым гвоздь входит в дерево. Он вспомнил то лето, когда учился ремеслу, работая над восстановлением дома вроде этого, вспомнилась улыбка матери, когда она создавала свои скульптуры. Это было так… здорово. И после забытья последних дней эти воспоминания подействовали на него как лекарство.

– Райдер! – позвал знакомый голос. Он обернулся и увидел, что к нему пробирается Том Кэмпбелл.

Прошло больше десяти лет, как Райдер работал у него подсобным рабочим, чтобы самому оплачивать обучение в университете. Несмотря на то что его волосы приобрели цвет перца с солью, а лицо избороздили глубокие морщины, Том выглядел, как никогда, крепким.

– У тебя до смешного здоровый вид, – сказал Райдер, пожимая ему руку. – Что это? Морской воздух? Правильная работа? Ботокс?

– Любовь хорошей женщины.

Конечно. Мог бы и не спрашивать.

– Покажи, чем ты здесь занимаешься.

С самой довольной улыбкой Том познакомил Райдера со своим последним проектом по реставрации, которым занимался не по необходимости – он уже обеспечил себя, – а для души, возрождая к жизни былую красоту.

И пока Райдер рассматривал великолепные молдинги, оригинальный каменный очаг, проглядывавший сквозь дыру в ужасающего вида гипсокартонной плите, оклеенной обоями, он впервые ощутил себя на своем месте, чего не чувствовал уже долгое время. Этот случайный дом вызвал у Райдера прилив вдохновения, какого не вызывал ни один из построенных им небоскребов. Потому что он выбрал профессию архитектора ради этого.

Чтобы заново открывать красоту брошенных домов.

Шаг за шагом, пробиваясь сквозь нагромождение прожитых лет, Райдер докопался до покрытого пылью воспоминания о том далеком дне, когда, весь в поту, грязи и краске, он стоял на пороге осуществления своей мечты, и только жестокие слова отца заставили его отступиться и предать ее.

Только теперь, глядя на это со стороны, он понимал, что все было не так просто. Фиц постоянно разрушал его уверенность в себе, но окончательное решение отказаться Райдер принял сам. Его отец изменил ход его жизни, потому что Райдер позволил ему это сделать.