в конце сказал: так как законами и сенатскими постановлениями пренебрегают, то надо просить принцепса положить конец таким злоупотреблениям. Через несколько дней указ принцепса, в меру строгий: ты его прочтёшь, он есть в официальных сообщениях»[285].

Так что был Нигрин открытым и мужественным борцом с коррупцией в правосудии. Более того, борцом успешным, ибо добился своим выступлением обращения сената к принцепсу и указа императора в ответ на это обращение. В меру строгого указа. Так что поддержал правитель Римской империи трибуна народного.

Известно также, что в 110 году Нигрин стал консулом, был легатом то ли в Дакии, то ли в Мёзии, а может, и там, и там. С Адрианом не враждовал. Потому, наверное, и определил тот сего достойного человека себе в преемники. Но, думается, быстро в нём разочаровался. Почему? Мы не можем того знать. А что, если честному Нигрину претил способ обретения Адрианом усыновления и, соответственно, императорской власти, и он не сумел этого скрыть от других людей из окружения нового императора? Кто знает…

Но вот кто взял на себя ответственность за расправу над четырьмя выдающимися людьми предшествующего царствования? Здесь надо помнить, что Адриан подчёркнуто почтительно относился к памяти Траяна. Он почитал как образцы для себя биографические рассказы о Сципионе Эмилиане, Метелле Македонском и особенно «о своём отце Траяне»[286]. Конечно же, в неведении Адриана о готовящейся расправе над четырьмя консулярами стоит усомниться. Никто в Риме не посмел бы решиться без согласования с императором лишить жизни, да ещё и по очевидно нелепым обвинениям ближайших к покойному принцепсу людей. Почта в Империи работала со времён Августа исправно, и для обмена посланиями с Дакией из Рима не должно было уйти слишком много времени. В отсутствие императора в Риме всем распоряжался префект претория. Им, как мы помним, был Аттиан. Он и взял на себя весь груз ответственности за ликвидацию «заговора». Адриан не мог об этом не знать. Должно быть, Аттиан заранее, а может быть, и письменно из Дакии был осведомлён о мнении императора по этому острейшему вопросу. Да, в конце концов, всё это делалось в интересах Адриана! Он был единственным бенефициантом этой расправы! Самому Аттиану, конечно же, превентивная ликвидация консуляров не была нужна. Уж он-то знал: никакого заговора реально нет! Если бы он был — остались бы убедительные свидетельства о таковом. Вспомним, к примеру, заговор Пизона при Нероне. Здесь же ничего, хотя бы относительно правдоподобного, сочинить не сумели…

Адриан добросовестно играл свою роль. Каялся перед сенатом в своём неведении, клялся не допускать впредь ничего подобного. Аттиана, на которого, понятное дело, вся вина теперь ложилась, с поста префекта претория убрал. На его место прибыл, как мы помним, в 119 году Турбон. Но опалы в отношении Аттиана не последовало. Вскоре он стал сенатором. А Адриан всё правление своё высказывал полнейший респект сенату римского народа (не делясь, однако, с ним и тенью власти), подчёркивая, что нет ничего выше звания сенатора и он сам, принцепс, председательствующий в сенате, гордится тем, что он сенатор. Сенаторам это не могло не льстить. Им ведь памятно было, как полвека с небольшим назад шут развлекал Нерона фразой: «Я ненавижу тебя, Нерон, потому что ты сенатор!» Но введение Аттина в сенат означало, что никто не смеет воспринимать его уход с поста префекта претория как наказание. А значит, и деяние его оправдано. И дабы никто не роптал по поводу случившихся расправ над цветом окружения Траяна, Адриан объявил, что аннулирует долговые претензии императорской казны за последние 15 лет на сумму в 900 миллионов сестерциев. Об этом нам сообщает почётная надпись, сделанная от имени сената и народа римского в 118 году. Каменная плита с ней была найдена в Риме на территории форума Траяна в начале XIX века[287]: «Сенат и народ римский императору Цезарю Траяну Адриану Августу, сыну божественного Траяна Парфянского, внуку божественного Нервы, великому понтифику, дважды наделённому властью народного трибуна, дважды консулу, который первый и единственный из всех императоров, отменив долг императорской казне в сумме 900 миллионов сестерциев, превзошёл не только своих современников, но и их потомков, которые будут спокойно жить, благодаря этой щедрости»[288].

А вот как описывает деяния Адриана по возвращении в Рим после обеспечения безопасности Дакии, умиротворения сарматов и расправы (якобы без его ведома) над четырьмя консулярами Элий Спартиан: «Он установил правильно организованную почту, чтобы не отягощать этими издержками провинциальных должностных лиц. Не упуская из вида ничего, что могло доставить ему расположение, он простил частным должникам императорского казначейства как в Риме, так и в Италии неисчислимые суммы, которые за ними числились, а в провинции также огромные суммы оставшихся недоимок, и для большей уверенности велел сжечь на форуме божественного Траяна долговые расписки. Имущество осуждённых он запретил забирать в свою частную казну, зачисляя все такие суммы в государственное казначейство. Мальчикам и девочкам, которым ещё Траян назначил содержание, он сделал щедрые надбавки. Состояние сенаторов, которые разорились не по своей вине, он пополнил до размеров, полагающихся сенаторам — в соответствии с количеством их детей, причём очень многим он без задержки выдавал средства с таким расчётом, чтобы их хватило до конца жизни. Не только друзьям, но и некоторым людям из широких кругов он дарил много денег для исполнения почётных должностей. Поддерживал он и некоторых женщин, выдавая им деньги на прожитьё. Он устроил гладиаторские бои, продолжавшиеся в течение шести дней, и в день своего рождения выпустил тысячу диких зверей»[289].

Зрелищами, однако, Адриан решил не злоупотреблять. Так, он отказался от цирковых игр, исключая те, что были назначены в день его рождения — 24 января 119 года. Теперь на очереди были дела государственные. Адриан ведь пришёл к власти, имея немалый опыт государственного управления. Он много лет взаимодействовал от имени императорской власти в сенате, писал тексты речей Траяну. Знал и местное управление, поскольку побывал наместником в Паннонии и Сирии. В Сирии — во время большой войны, что резко повышало сложность управления. И везде он справлялся со своими обязанностями. И финансовые дела как человеку, побывавшему на должности квестора, были ему знакомы. Наконец, и воинский опыт был у него достойный. Не зря Траян лично наградил его под стенами Сармизегетузы. Да и войну с язигами в Паннонии Адриан провёл успешно. Ко времени принятия императорской власти наш герой вступил в пятый десяток — находился в расцвете сил и при этом обладал большим опытом государственной и административной работы, отменно знал военное дело. Не забудем о его блестящем образовании и глубочайшей склонности к интеллектуальным занятиям. Он, конечно же, давно уже не был «гречонком», хотя любовь к