великой эллинской культуре пронёс через всю свою жизнь. Не менее дорога была ему культура родная, римская, не говоря уже о римской державности — наивысшей ценности для истинного римлянина. А наш герой таковым, вне всякого сомнения, был, что называется, до мозга костей. Безусловно, уже много лет мечтал он об императорской власти. И не из тщеславия. У него были сформировавшиеся политические воззрения, было своё понимание блага Римской империи, и он искренне будет стараться быть достойным правителем своей великой державы, отдавая этому все свои силы, весь свой незаурядный интеллект.

Своё понимание императорской власти Адриан ни от кого не скрывал, более того, прокламировал открыто: «И на сходках, и в сенате он часто говорил, что будет вести государственные дела, не забывая о том, что это — дела народа, а не его собственные (ita se rem publicam gesturum, ut sciret populi rem esse, non propriam)»[290].

Отказавшись от военной политики Траяна, Адриан всемерно подчёркивал преемственность политики внутренней. Как известно, Траян особо старался выставлять на вид, что считает себя не господином, а только первым слугой государства. Адриан не только следовал его примеру, но и завещал это своим преемникам. И такой курс держался вплоть до воцарения Коммода в 180 году[291].

При этом, разумеется, Адриан, опираясь на опыт своих предшественников — Нервы и Траяна, завещая таковой своим преемникам — Антонию Пию и Марку Аврелию, никакой самостоятельности сенату не предоставлял[292]. Но главное здесь то, что сам сенат ничего подобного у императора и не просил. Твёрдая гарантия безопасности — клятвенное обещание императора не казнить ни одного сенатора без приговора самого сената и выражение императором всемерного уважения сенату — вот, собственно, и всё, что сенаторы требовали от императорской власти. Таким образом, с 96 по 180 год в Римской империи установилась, можно сказать, «симфония» сената и престола. К обоюдному удовольствию. Адриан замечательно понимал суть этой «симфонии» и всемерно содействовал ей. По словам Элия Спартиана, он резко порицал тех императоров, которые не выказывали уважения сенаторам. Мужу своей сестры Сервиану он оказывал такое уважение, что при его приходе всегда выходил ему навстречу из своей комнаты. Не забудем, что в своё время, ещё при правлении Нервы, отношения Сервиана и Адриана были прескверные. Сервиан даже, как мы помним, прилагал немало усилий для компроментации шурина в глазах Траяна. Ныне же могущественный император охотно демонстрировал своё великодушие.

Клятву свою сенаторам Адриан тоже дал вослед Траяну. Мы хорошо помним обстоятельства этой клятвы, которой предшествовала гибель четырёх консуляров, ближайших соратников покойного императора. Понимая, что многим неприятна и эта очевидная расправа, и отказ от завоевательной политики, Адриан нашёл способ и в этом прикрыться именем предшественника: «Между тем он, однако, покинул много провинций, завоёванных Траяном, и наперекор всем разрушил тот театр, который заложил на Марсовом поле Траян. Это казалось тем более печальным, что все меры, вызывавшие, как мог видеть Адриан, неудовольствие, он проводил, ссылаясь на данные ему секретные поручения Траяна»[293].

Ложь, надо сказать, весьма наивная. При жизни Траяна Адриан не был им усыновлён и потому не мог получать никаких секретных поручений на своё грядущее правление. Во время «усыновления» он пребывал не в ставке умирающего Траяна, но в Антиохии, главном городе своего наместничества. Знали это многие, потому и печальна реакция на неуклюжее оправдание своих «антитраяновских деяний». При этом всё же не забудем, что в таковых Адриан был совершенно прав, и были все они совершенно обоснованны. Кроме, пожалуй, снесения заложенного на Марсовом поле театра… Да и в этом случае мы не знаем истинных причин. Может, это строение просто не соответствовало эстетическим вкусам нашего героя?

Отдельные выражения недовольства не влияли ни на политику Адриана, ни на прочность и колоссальный объём его власти. «Симфония» императорской власти и сената совсем не походила на августовскую диархию — монархию в республиканских одеждах. Положение императора super leges — выше законов — никем даже не оспаривалось. Потому не сложно согласиться, что правителей Римской империи II века можно полагать «настоящими представителями просвещённого абсолютизма»[294]. Адриана, думается, в первую очередь. Ибо был он, что невозможно оспорить, самым просвещённым и интеллектуальным правителем Империи со времени божественного Юлия. Да и в последующей римской истории сопоставим с ним разве что Марк Аврелий.

Вернёмся в 119 год. Адриану в течение его удалось «избавиться от людей, кто помог ему избавиться от тех, кто могли быть опасны»[295].

Сообразительный Аттиан сам обратился к Адриану с просьбой освободить его от должности префекта претория. Император с радостью удовлетворил его просьбу, передав, как мы помним, сей важный пост верному ему Турбону. Был заменён и второй префект претория Симил. Его сменил назначенный Адрианом Сентенций Клар. В том же году ушла из жизни тёща Адриана Матидия, дочь сестры Траяна Марцианы, знаменитой своей добродетелью и скромностью[296]. Адриан, так и не полюбивший свою супругу (дочь Матидии) Вибию Сабину, к тёще относился с превеликим почтением. Оказываемый Матидии императором почёт был настолько велик, что в честь неё даже устраивались гладиаторские бои. Весть о её смерти глубоко огорчила императора. На её похоронах он произнёс речь. Фрагменты этой речи сохранились, будучи высечены на каменных плитах[297]. По предложению Адриана сенат причислил Матидию к сонму богов, был сооружён храм Матидии. И как остроумно заметил один из современных биографов Адриана, «пожалуй, впервые в истории зять настолько обожествлял тёщу, что даже воздвиг храм в её честь»[298].

Не забудем, однако, что Матидия наряду с Плотиной сыграла важнейшую роль в обретении Адрианом высшей власти, и её он не должен был опасаться в отличие от Аттиана. Тому, кстати, он в дальнейшем к званию сенатора добавил ещё и знаки консульского достоинства, «он этим показал, что большей награды он ему дать не может»[299]. Поначалу Адриан, кстати, подумывал о том, чтобы расправиться с Аттианом, тем самым окончательно свалив исключительно на него гибель четырёх консуляров. Но, как мы видим, нашёл куда более тонкий способ устранения от власти своего бывшего опекуна: отставка с должности, дающей реальную власть, и дарование замечательно почётных — сенатор, консул — должностей, но никаких действительно властных полномочий не дающих.

Как сам Адриан осуществлял свои властные полномочия? «В третий раз должность консула (119 год) он выполнял только четыре месяца и в это время часто занимался судебными делами. Когда он был в Риме или в его окрестностях, то неизменно участвовал в ординарных заседаниях сената»[300]. Ведь он принцепс! Первый из сенаторов! Цените такое к вам отношение, patres conscripti, «отцы, внесённые в списки»!

В это