– Она не хотела быть такой грубой, приятель, – сказал он, наклонившись вперед и глядя на Билли через меня.

– Без проблем. Прости, милая, я и забыл, что ты ждешь ребеночка, – сказал Билли, тиснув меня за бедро чуть высоковато для приличий. – А по тебе почти и не видно. Моя миссус на четвертом месяце была размером с дом. Правда, она у меня всегда размером с дом. – Он посмеялся себе под нос и убрал сигарету в жестяной портсигар. – А ты бросила, пока носишь?

– Я не курю и никогда не курила, – отрезала я.

– А по-моему, курила, – вмешался Роб. – Много лет назад, когда мы были студентами. Тогда все курили.

– Ты ошибаешься. Возможно, ты меня с кем-то путаешь. Я, например, даже не помню нашего знакомства.

Если бы я и делала нечто столь противное логике и здравому рассудку, как курение табака (а я не делала), все равно ни за что не призналась бы в этом Робу.

– Плохая привычка, как ни крути, – согласился Билли. – Я вот с нового года обязательно брошу. А у тебя кто, мальчик или девочка?

Я объяснила, что понятия не имею. На следующей неделе я записана на очередное УЗИ, и там меня спросят, хочу я узнать пол ребенка или нет. Покамест я еще не уяснила для себя, уместно и оправданно ли такое любопытство.

– Моя миссус была на седьмом небе, когда нам пообещали девчонку, – ей не терпелось одевать ее как куколку и покупать «маленьких пони». А наша Эми как родилась, так из футбольной формы не вылезает и только и знает, что мяч гонять. Никогда не угадаешь… Ты-то сама кого хочешь, сына, дочку?

Эти два слова подействовали на меня, как щелчок пальцев на человека в трансе. Я повторила про себя: «Сын, дочь». Я буду женщиной с сыном – или же я буду женщиной с дочерью, причем судьба уже приняла решение за меня. Событие, так сказать, вне моего контроля. И тут же новое слово исподволь прокралось в мое сознание: если ребенок будет сыном или дочерью, получается, я окажусь мамой. Ребенок будет смотреть на меня и думать не «безучастная сестра», не «коллега по работе» и не «женщина, которую я иногда вижу в метро», а «мама». Это важно. Это существеннее, чем возможно объяснить простой логикой. Оказывается, очень много значит, что ты – не ходячее разочарование и источник неудовольствия, досады и горьких сожалений. Уверена, мой ребенок сочтет – я образцово справилась с материнской ролью: в моем словаре нет слова «неудача». Но что, если…

Билли продолжал распространяться о том, как я отлично проживу без отца ребенка, потому что среди его знакомых папаши в семьях не задерживались, но я его не слушала. «Мама»…

– Сьюзен, ты еще с нами? – спросил Роб. – У тебя вид, будто ты замечталась.

– Со мной все в полном порядке, спасибо. Ты что-то говорил?

– Я спрашивал, не хочешь ли ты чего-нибудь из кафе. Я схожу возьму два кофе нам с Билли.

– О, и кружку чая «Эрл Грей», пожалуйста, – автоматически вырвалось у меня.

В то утро я поставила будильник на семь и закончила разбираться в когда-то моей комнате еще до того, как Роб позвал меня вниз на очередной свой вегетарианский завтрак фермера-овощевода (если «овощевод-вегетарианец» – не оксюморон). В моей комнате убирать было почти нечего – мать ее обезличила, едва я уехала в университет. Я оставила себе лишь томик «Маленьких женщин», принадлежавший моей матери, и папины «Сказки просто так». За завтраком Роб был очень молчалив – несомненно, мучился похмельем после вчерашней вечеринки. Шел уже второй час ночи, когда я услышала, как ключ поворачивается в замке. Странно, но я не смогла заснуть, пока он не вернулся, что отношу на счет нехарактерной для меня эмоциональной хлипкости. Когда Роб был в саду – выбрасывал остатки пищи на кучу компоста, а я просматривала вчерашнюю газету, в дверь позвонили. Билли, ничуть не стесняясь, надел свою куртку на край перил, по-хозяйски прошел на кухню и с размаху уселся на один из стульев. У меня возникло отчетливое впечатление, что это отнюдь не первый его визит в дом моей матери.

– Значит, вывозишь вещички из братнего дома, милая? – спросил он, высморкавшись в грязный клочок ткани, вытащенный из кармана джинсов. – Я немного знаю Эда по «Голове быка». Золото парень.

– Это дом не моего брата, – поправила я. – Он принадлежит нам обоим поровну и вскоре будет продан.

– Прости, но я так понял, что ваша мама оставила его Эду. У парня вроде планы на этот дом.

– Эдварду трудно смириться с фактом, что ему придется выехать.

Роб вернулся из сада, и Билли поднялся на ноги:

– Так, начальник, откуда начинаем? – спросил он, потирая ладони (вероятно, при мысли о сверхурочных, которые ему заплатят).

Мне ничего не оставалось, кроме как осуществлять контроль за операцией, пока Роб и Билли кряхтели от напряжения под тяжестью коробок и мебели. Они принялись закреплять груз внутри фургона, а я обошла пустые комнаты, где таились призрачные образы унесенных предметов. Там, где раньше стояла мебель, ковер был темнее и ворсистее, защищенный от вытирания – ноги хозяев сильно примяли ворс. На выцветших обоях остались темные прямоугольники фотографий и зеркал. Я различила даже силуэт деревянного распятия, которое в последние годы жизни матери висело у нее над кроватью. Несмотря на эхо прошлой жизни комнат, воспоминания, задержавшиеся в них, уже начали растворяться, как дымок затушенной свечи. В моей старой спальне я закрыла дорожную сумку, одиноко стоявшую посреди голого пола, и в последний раз взглянула в окно, после чего подхватила вещи и закрыла за собой дверь. Наслаждайся своим музыкальным салоном, Эдвард. Недолго он у тебя будет.

Присев на перевернутый деревянный ящик, я попивала чай моих грузчиков, пока Роб с Билли перетаскивали столы, шкафы и комоды в гостиную на первом этаже и в две спальни наверху. Затем были ловко расставлены стремянки, и мои коробки отправились на чердак. Роб был совершенно прав, назвав свой новый дом развалюхой. Я допускаю, что это потенциально терпимый дом рядовой застройки в районе, не лишенном своих плюсов, но кухню, ванную и внутренний декор явно выбирал сумасшедший дальтоник в 70-е годы. С тех пор обстановки не касалась ни кисть маляра, ни, видимо, щетка пылесоса и тряпка. В убогой конуре остаются мамины сокровища, однако нищим привередничать не приходится… Когда все было расставлено, Роб вручил Билли пару свернутых банкнот.

– Выпей пива, я угощаю, – сказал он, снова сунув бумажник в задний карман брюк.

– Слушаюсь, начальник! А тебе удачно доносить, милая. Из тебя выйдет отличная мамочка, я-то уж знаю. Ты и твой малыш должны жить в Бирмингеме, здесь куда лучше, чем в Лондоне, – множество парков и всякой всячины для детей. Город здорово изменился с тех пор, как ты была девчонкой.

– Я учту ваше пожелание, – заверила я.

Я приняла предложение Роба подвезти меня до вокзала Нью-стрит – Кейт, к моей немалой досаде, решила погостить у родителей еще пару дней. Когда мы пристегнули ремни безопасности, Роб спросил об отце моего ребенка. Немного опешив от такой бесцеремонности, я уже хотела отбрить нахала, напомнив не совать нос в чужие дела, но вовремя вспомнила, что собиралась быть сама теплота и покладистость.