– Наша переписка мне просто наскучила, как и нашразговор сейчас.

– Простите мою настойчивость. Но в настоящий момент вынеискренни. Я же знаю, поняла уже давно, вы хотели сообщить мне что-то важное.

«Так вот в чем дело, – мысленно хмыкнула я. – Мыеще шпионим для любимого. Неужто она и вправду думает, что я ей доверюсь? Нет,дорогая, Вадиму Георгиевичу придется придумать другой способ развязать мнеязык. – И тут же явилась мысль: – Так они уже знают? Догадываются, чтодокументы у меня? Еще бы им не догадаться, если я пустилась в философскиеразмышления, чересчур разоткровенничавшись. Сложить два и два совсем не трудно.И вот результат». Я покачала головой в досаде, она восприняла это как ответ насвой вопрос и вздохнула.

– Вы сколько угодно можете изображать из себяпресыщенную светскую львицу, я знаю, что вы не такая, иначе вы не стали быписать мне них писем. Что-то мучает вас, Юля.

– Вам-то что до этого? – разозлилась я.

– Я хочу вам помочь, – сказала она так серьезно,так искренне, что я на мгновение растерялась.

Трудно было поверить, что она пудрит мне мозги, стараясьвыслужиться перед своим любовником. Может, она ничего не знает о нем? Впрочем,в такое было поверить еще труднее. Неужто не проявила интереса? Говорят; любовьслепа. Моя именно такой и была. Впрочем, нет. Я не хотела видеть плохое, может,и она тоже?

– Вы мне не поможете, – ответила я, торопясьпрекратить этот разговор. – Я хотела сказать: мне не надо помогать.

– Но вы ко мне почему-то обратились, а после нашейвстречи на Рождество вдруг замолчали. Я бы хотела знать причину. Ведь она есть?

«Зачем она все это говорит? – досадливо думала я,хмурясь. – Зачем? Или действительно не знает?» Но она ждала ответа на свойвопрос, и я ответила:

– Болтать о справедливости и прочем всегда легче, чемследовать этому в жизни. – Получилось резче, чем я того хотела, но былоуже поздно. Взгляд ее изменился, теперь Елена смотрела сурово, черты ее лицазаострились и застыли, сделав его похожим на маску.

– В чем вы меня обвиняете? – тихо, почти по слогамспросила она.

– У меня нет желания обвинять вас, да я на это и праване имею. Забудьте наш разговор и живите себе спокойно.

– Вы не просто так это сказали, – покачала онаголовой.

– Вот что, – не выдержала я. – Мы теряемвремя, мне вам сказать нечего. Вы что-то там говорили про своего приятеля изпрокуратуры, честного и порядочного человека. Так вот, в следующий раз, когдавам придет охота поболтать с ним обо мне, поинтересуйтесь заодно и своимлюбовником. Ваш честный и порядочный наверняка расскажет вам много интересного.Если захочет.

– Вы о Долгих? – Брови ее сошлись у переносицы,между ними пролегла глубокая складка, сразу сделав ее старше на нескольколет. – Я знаю, что вокруг его имени много разговоров. Так обычно бывает,когда речь вдет об успешном человеке.

– Разумеется, – хмыкнула я. – Вы-то убеждены,что он порядочный человек. Как же иначе? Хотите совет? Радуйтесь жизни иначинайте писать для глянцевых журналов.

– Вы не имеете права так со мной разговаривать, –повысила она голос, на нас стали обращать внимание, я досадливо поморщилась,заметив это.

– Правильно. Я вообще не хочу с вами разговаривать.Всего доброго. – Я поднялась и сделала шаг, она вскочила, наверное, решивпреградить мне дорогу. – Даже не думайте, – буркнула я, и она подмоим взглядом осела на стул, став похожей на резиновую куклу, из которой вдругвыпустили воздух.

Я быстро покинула кафе, кусая губы в крайней досаде. Я былауверена: через несколько минут Долгих узнает о нашем разговоре. Что последуетза этим, предугадать нетрудно. Злость на эту женщину прошла так же внезапно,как и нахлынула. Во всем, что произошло, виновата я. Мне не следовало писать ейэтих писем и уж точно не стоило упоминать сейчас Долгих.

Вернувшись домой, я нервно бродила по комнате. Наверное,ожидала появления Ника. Однако ничего не случилось. Ни в этот день, ни наследующий. Прошло еще три дня, он не появился, нагрянувший вечером Рахманов велсебя как обычно, в общем, выходило, что Елена о нашем разговоре промолчала.Правда, был еще вариант. Они решили выждать время, понаблюдать, что я будуделать дальше. Скоро им это надоест, терпением они никогда не отличались, итогда появится Ник.

Однако и на этот раз все пошло совсем не так, как я тогоожидала. Отправляясь к Виссариону, я встретила Елену в квартале от своего дома,она нервно вышагивала в узком переулке от одного угла дома до другого. Она былаочень взволнованна, это я поняла сразу, лишь только увидела ее лицо.

– Здравствуйте, – сказала она, шагнув мненавстречу, движения ее были чересчур стремительны, это лишь подтвердило первоевпечатление. – Я жду вас, – добавила она, как будто я этого непоняла.

– Ясно. Вот только зачем?

– Нам надо поговорить. Я нервно хихикнула:

– Угораздило меня написать вам эти письма. Вы теперьтак и будете цепляться ко мне с разговорами? Кстати, вряд ли Вадиму Георгиевичупонравится наша дружба.

– Меня это не волнует.

– Зато волнует меня.

– Почему? – спросила она.

– О, господи, – покачала я головой. – Отсталибы вы от меня, в самом деле.

– Объясните, прошу вас.

– Он решит, что его подружке ни к чему водить со мнойдружбу. Разве не ясно?

– Нет, вы имели в виду совсем другое.

– Допустим. В любом случае вам здесь незачем болтаться.Разумеется, если это не он вас послал, – не удержалась я и сразу пожалелаоб этом.

– Он ничего не знает, – сказала она, и я ей разуповерила, хотя с какой стати? Но что-то было в ее нервных движениях, в еесловах, особенно в том, как она смотрела мне в глаза, зрачок в зрачок, и неоставляло сомнений: она действительно ничего не сказала ему. Однако это еще неговорит о том, что он не знает. Тяжко вздохнув, я размышляла, как бы внушить еймысль раз и навсегда прекратить наше общение, а она произнесла. – Яразговаривала с ним.

– С Вадимом Георгиевичем? – не поняла я.

– Нет, – покачала она головой. – Со своимдругом.

– С честнейшим человеком?

– Прекратите, – резко сказала она. Я пожалаплечами:

– И что?