– Я не представляю эту ситуацию... – сразу сказал я. – Что-то там не так было.

– Почему? – не согласился Асафьев. – По-моему, здесь все логично.

– Это было бы логично для простого человека, пусть и подготовленного в спортзале. Для какого-нибудь борца или каратиста. Это было бы логично для тебя или для Лоскуткова. Но Столыпин – спецназовец. Он прошел Афган и имеет полуторагодовой боевой опыт. Для него такая схватка нелогична, как и для меня. Он не должен был выбрасывать раненого из окна. Он должен был с этим раненым двигаться на стрелявшего, толкать на него или бросать, все зависит от личной силы. А парень он был, насколько я помню, крепкий и продолжал интенсивно тренироваться. Он хорошо должен был понимать, что, лишившись живого щита, он тут же становится покойником.

Лоскутков почесал поросший к вечеру рыжей щетиной острый подбородок. Асафьев пожал плечами.

– Так что ты думаешь? – поинтересовался мент.

Сомнения его гложут, как гусеницы лист шелкового дерева. Но без сомнений в расследовании тоже нельзя.

– Я могу только предполагать.

– Что? – Взгляд его приобрел привычную злость. Это значило, что майор оживает после писания бумаг и снова превращается из чиновника в опера. Мне такую метаморфозу видеть приятно.

– Там должен был быть еще кто-то.

– Третий кавказец?

– Не знаю. Может быть, и нет. Может быть, этот третий помог Столыпину, ранил первого из нападавших. Второй убежал. А помощник тут же самого спасенного и прикончил. Когда тот не ожидал. Могли у него быть с кем-то счеты... Парень он конфликтный и самоуверенный. И многим, как кость, стоит поперек горла.

Лоскутков возмутился и начал чеканить слова, словно учитель тупому школьнику что-то втолковывал:

– Внизу у подъезда стояли четыре пожилые женщины. Они видели, как один вылетел в окно вместе со стеклами. Больше в подъезд никто не заходил, кроме старика со второго этажа. Старику восемьдесят два года, и он на убийство способен не больше, чем на изнасилование. Кроме того, он почти глух и ничего из происходящего наверху не слышал. И никто из подъезда не выходил. Второй нападавший убежал через чердак в другой подъезд. Кто выходил оттуда, женщины внимания не обратили.

– Есть еще версии? – спросил Асафьев.

– Тоже с присутствием третьего, хотя это и не нравится господину менту.

– Ну-ну... – сказал Лоскутков. – Послушаем, что еще нафонтанирует фантазия господина частного сыщика.

– Третий прикончил своего же раненого.

– Никто больше не входил в подъезд.

– Он мог и не входить. Уже внизу, в суете... Там наверняка толпа жильцов собралась.

– Раненый лежал на крыше подъездного козырька, свесившись оттуда ногами.

– Что бы там ни произошло, но если Столыпин видел пистолет в руках второго, он не выбросил бы первого из окна. Пистолет должен был появиться на свет позже.

– У меня тоже версия, – заявил Асафьев. – У Столыпина тоже был пистолет. И это именно он ранил первого. Второй подстрелил его после этого. И его пистолет забрал с собой. Оружие денег стоит.

– Вот это более вероятно, – согласился я. – Причем тоже пистолет с глушителем. Выстрелов же, насколько я понимаю, никто не слышал.

– Что спорить? – Лоскутков взялся за телефонную трубку. – Позвоним в экспертизу.

Он набрал номер:

– Майор Лоскутков. По поводу того кавказца... Я утром забираю дело. Да, буду вести. Не закончили? Хорошо. А пуля? Понятно. Спасибо. Я на месте, что будет, позвоните. Кстати, «пальчики» сняли? Хорошо. Жду.

И положил трубку.

– В шее убитого была пуля калибра девять миллиметров. Следовательно, кто-то из вас прав.

– «Макаров»? – спросил я.

– Не «макаров». Пуля от патрона «СП-5». Объясните, специалисты, что это такое? Я знаю только «СП-4» от пистолета «ПСС». Что здесь за пистолет?

Асафьев даже крякнул, как утка, а я присвистнул.

– На войне как на войне. Объясняю. Патрон распространенный. Используется чаще всего в бесшумной оптической винтовке «винторез» или в бесшумном автомате «вал».

– Темно уже было, чтобы из оптики стрелять, – сказал мент, все еще пытаясь как-то зацепиться за версию, которую ему предложили его же сотрудники. Честь мундира бережет.

Только один мой вздох мог бы заменить целую пламенную речь.

– Еще могу объяснить для малограмотного состава управления внутренних дел, что «винторез» комплектуется прицелом ночного видения.

– Такого только нам в городе не хватало... – Мент всерьез расстроился. – Но это значит?.. – спохватился он вдруг.

– Это значит, что стреляли в него в то время, когда он лежал на козырьке подъезда. Его добивали с крыши или из окна соседнего дома. А может быть, и просто из автомобиля, – сказал Асафьев. – Тогда получается, что прав все же господин частный сыщик. Третий был. И этот третий контролировал всю ситуацию.

– Но «винторез»... – не унимался Лоскутков. – Это же не пистолет. Это уже серьезная штука.

– Это – чечены! – сказал я уверенно. – Они пытались его достать. Гаврош-Мария работает.

– Кстати, что ты там спрашивал у экспертов насчет «пальчиков»? – вспомнил Асафьев.

– Дактилоскопическую карту уже отправили в компьютерный центр. Теперь они вообще такие вещи не возят, сразу с компьютера переправляют. – В голосе мента звучала детская гордость. – Сейчас позвоню...

Он снова взялся за трубку.

– А ты со своего компьютера выведи запрос... – предложил я. – Он же у тебя подсоединен к сети.

Лоскутков не ответил, только применил тяжелую артиллерию – то бишь бросил на меня взгляд, продолжая накручивать диск телефонного аппарата. С компьютером подружиться он никак не может.

– Алло! Кто это? А... Майор Лоскутков. Вам прислали дактилоскопическую карту убитого сегодня? Да. Я на месте буду. Что? Хорошо. По всей картотеке. Не будет у нас, запросите общероссийскую. А... Давайте, давайте... Так... Записываю. Я сейчас узнаю. Сам узнаю. Ладно. Спасибо.

И он протянул Асафьеву листок с каким-то номером.

– Эти «пальчики» прошли по вашей ориентировке. Без имени, только под номером. Проверь.

– Если под номером, значит, проходят по какому-то нераскрытому делу. – Асафьев тут же перенял эстафету у телефонного аппарата. Стал звонить и спрашивать.

А я тут же воспользовался тем, что стол у мента завален бумагами, и перетянул чистый листок поближе к себе. Карандашом вывел: «Клофелин» и передвинул лист Лоскуткову. Тот не понял, хотел спросить, но я за спиной Асафьева поднял к губам палец, призывая мента к молчанию.

Асафьев закончил разговор. Асафьев задумался на три секунды. Асафьев повернулся ко мне всем корпусом.