– Если найти место, где жил этот покойник, то там можно отыскать и твой родной пистолет.

– Я знаю, – сказал я невозмутимо.

– Откуда?

Я показал на мента, который все еще держал мой листок перед собой. Асафьев заглянул туда.

– Правильно. «Пальчики» с бутылки, в которой была водка с клофелином.

– Значит, чечены!

– Значит, чечены, – в унисон за мной повторили майоры, а фээсбэшник еще добавил: – Пора включать активный розыск. И жесткие проверки...

– «Винторез» – это не шутка, – сказал Лоскутков. – Это уже война.

Он даже не знает, как он прав. Только дурак может думать, что война идет на Северном Кавказе. Война идет по всей России, потому что похоронки получают и в Вологде, и в Хабаровске, и в Якутске...

К хроническому недосыпанию в годы былой боевой службы я привык. Бывало, вообще по нескольку месяцев спать приходилось только урывками. Особенно в Афгане. Тогда казалось счастьем, если предстояло лететь в далекий район для проведения рейда. За время полета можно выспаться. Сейчас я былую форму давно потерял, поскольку в нынешней моей деятельности подобная бессонная выносливость ни к чему. И потому утром, поднявшись, беспрестанно зевал. Еще до Афгана при ведении боевых действий нам выдавали таблетки «экстази» как раз на такие случаи. Сейчас «экстази» признан наркотиком и, я слышал, в армии к приему запрещен. А мне сейчас, чтобы окончательно проснуться и начать заниматься делами, такая таблетка весьма сгодилась бы.

Вчера мы просидели с майором Асафьевым до четырех часов ночи. Разрабатывали все возможные варианты моего безупречного поведения в момент и после момента вербовки. И все варианты деятельности, связи и прочего необходимого тогда, когда я попаду к месту назначения. Насколько помню собственную службу, при подготовке операции варианты всегда прорабатывались целым коллективом специалистов, а не оперативными работниками, и даже проводились «игры» на случай нестандартных ситуаций. Сейчас же время не позволяло подготовиться основательнее. А уж про «игры» я и не вспоминал.

Естественно, я должен был идти «голым». То есть без всякой связи, без надежды на чью-то помощь в трудный момент. Единственное, что я получил от «заботливого» ФСБ, это два номера и web-адрес: идентификационный номер и код, с которыми я должен обратиться в особый отдел любой воинской части, если вдруг так сложится судьба, что меня возьмут в плен свои же. При наличии связи легко выяснить, что я собой представляю. И еще номер сотового телефона, куда смогу при возможности дозвониться. В Чечне давно уже не существует простых телефонов. Живут, как при шведской модели социализма. Только сотовые. Круто! А мы еще считаем эту республику дикой.

Утром, когда я встал, голова протяжно и нудно гудела – некое подобие сирены атомной тревоги, и общее состояние организма было почти такое же, как после водки с клофелином. Пришлось долго принимать прохладный душ, чтобы прийти в себя и отправиться в гараж.

Очень меня интересовал в это утро Леня Проханов, и потому я не мог себе позволить отоспаться дольше обычного. Что сейчас происходит с подполковником и как он находит с чеченами общий язык? После того как вчера вечером потеряли человека, они должны быть злы, как настоящие волки, и винить во всем происшедшем ягнят из спецназа, которые обнажили зубы. Впрочем, волки между собой редко дерутся насмерть. Они звери хоть и трусливые, но культурные. А чеченам пришлось добить своего. Значит, вдвойне они злы. И могут сорвать зло на инвалиде-подполковнике или на его дочери. Хочется надеяться, что Леня не даст себя в обиду. Впрочем, он им нужен живым и дееспособным, иначе не заводили бы такую большую игру.

Один вопрос мы с Асафьевым даже совместными усилиями выяснить не смогли, хотя вопрос этот при определенных обстоятельствах должен и может оказаться очень важным. Какие гарантии потребуют волки от ягнят, которых смогут принудительно завербовать? Ладно, со мной почти все ясно. Я скрываюсь от правоохранительных органов. Но опять же, кто мешает мне смотаться и от чеченов? Пойду на принцип, добуду документы, чуть-чуть меня омолаживающие, потому что во французский иностранный легион принимают только до сорока лет, а мне как раз сорок, – и рвану в Марсель на вербовочный пункт. А с Прохановым вообще ситуация скользкая. Он соглашается, разумеется, только в том случае, если освобождают его дочь.

Нет. Здесь что-то должно быть не так. Не могут они после принудительной вербовки рассчитывать на добросовестное служение их интересам. Не поверят чечены просто на слово. И будут, в общем-то, правы.

– Скорее всего вас попытаются «повязать на крови», – предположил Асафьев. – И такой вариант ты должен предусмотреть. Со всякими возможными подготовленными фокусами можно и подзалететь – они в состоянии проверить действительность события, поэтому следует выработать заранее линию поведения. Например, воюете вы только в Чечне и только против армии. Другое отметаете категорически. Это дело принципа.

– Возможно, – согласился я. – Надо быть аккуратным.

«Повязать на крови» – это подставить человека так же, как подставили меня, только более крупно и более круто. Причем добровольно. Нас постараются заставить принять участие в какой-то кровавой акции, запишут все это на пленку, и пленка будет поводком, на котором волки пасут ягнят. Такие штуки делать – чечены большие мастера, если судить по варианту моей вербовки.

На том мы беседу и завершили. На случай возможного прощания – неизвестно же, когда друзья с Кавказа попытаются меня вытащить, – я передал Асафьеву данные на Марину Николаевну Сабирову, чтобы он проверил их по возможности в миграционной службе. И уже закрывая за майором дверь, я заснул. До постели добирался с закрытыми глазами и, кажется, на ощупь.

* * *

За тот небольшой путь, что я проделал от гаража до «Аргуса» – десять минут неторопливой езды, – меня дважды остановили совместные посты ГИБДД и ОМОНа. Видимо, явление в городе «винтореза» произвело впечатление на ментовских чинов. В другом месте я, проезжая, наблюдал картину, как из машины вытаскивали и ставили на раскорячку троих кавказцев. Если со мной просто разговаривали, проверяли разрешение на оружие и, к счастью, само оружие даже не доставали из кобуры, чтобы сверить номер, то их обыскивали и самих, и машину. Чечены знали, на что шли. То и получили. Наследили так, что не стоит удивляться переполоху. Лишь бы менты не переборщили и не сорвали нам всю операцию по моей вербовке. А то повяжут всех, а мы останемся не у дел. И ни я, ни Леня не получим обещанный тройной оклад.

Я уже подъезжал к офису – на последнем перекрестке перед светофором остановился, – когда в кармане зазвонил сотовик.

– Привет, майор. Как прибудешь в кабинет, позвони мне. – Лоскутков краток. Он хорошо выучил тарифы сотовой связи и постоянно пользуется бесплатными пятнадцатью секундами разговора.

– Есть, господин начальник, – бодро ответил я. – Скучаю по знакомому суровому и справедливому голосу и чрезвычайно тороплюсь.