попросить мистера Моргана дать нам совет по поводу наших финансов!" Впоследствии Дом Моргана будет консультировать папство по вопросам приобретения американских акций.

Как правило, Пирпонт не собирал роскошных домов. Да и в бизнесе он проявлял удивительно скудный интерес к недвижимости, которая принесла столько состояний его современникам. Он со смехом говорил, что ему нужно только "место для жизни и участок на кладбище", а его сын, Джек, с гордостью признавался, что он невежда в вопросах земли. Вместо грандиозных поместий у Пирпонта был солидный, но непритязательный таунхаус на Мэдисон-авеню и уединенное место на реке Гудзон - Крэгстон с псарней, молочными фермами и садами.

Великолепным исключением был лагерь "Ункас" в горах Адирондак на севере штата Нью-Йорк, который попал к нему совершенно случайно. В 1600 1898 г. его друг, архитектор Уильям Уэст Дюрант, не выплатил кредит и в качестве компенсации за него отдал деревенский лагерь. Лагерь Ункас располагался глубоко в лесу под лесистыми скалами, поросшими вечнозелеными деревьями. Его площадь превышала тысячу акров, и для ухода за главным домиком и десятками прилегающих построек требовался круглогодичный персонал из тридцати человек. Дюрант популяризировал подобные уединения миллионеров в дикой местности, создав самые роскошные бревенчатые домики. В них были толстые деревянные столбы, камины и тяжелые открытые балки. Для придания атмосферы деревенского леса мебель была украшена шрамами от топора, а на сосновых бревнах была оставлена кора. Стены украшали шерстяные индейские одеяла, головы лосей и призовые рыбы. Когда Пьерпонт устраивал здесь вечеринки, он привозил частный железнодорожный вагон, полный друзей, а за ними громыхал багажный вагон с полками марочного шампанского.

По своей бродячей натуре Пьерпонт был слишком непоседлив, чтобы стать представителем земельного дворянства. Наиболее полно его великолепие проявилось на море. Будучи коммодором Нью-Йоркского яхт-клуба, он предлагал кубки Моргана для участия в гонках и помогал финансировать яхту Columbia, которая защищала Кубок Америки. Он даже предоставил землю для новой штаб-квартиры яхт-клуба на Западной Сорок четвертой улице.

Лодки Пирпонта, более впечатляющие, чем его дома, были настоящими памятниками его богатства. В 1898 г., по его горячему протесту, военно-морской флот призвал Corsair II для использования в испано-американской войне. Морганы выступали против войны, и Джек (которого впоследствии заклеймили как поджигателя войны за его участие в Первой мировой войне) сетовал на "ненужную трату жизни и имущества". Военно-морской флот заплатил Пирпонту 225 000 долларов за корабль и переоборудовал его в канонерскую лодку "Глостер". Корабль участвовал в битве при Сантьяго и был поврежден испанским снарядом. Пирпонт сохранил на память кусок отколовшейся мачты корабля.

Корсар III был еще более мегаломаническим произведением, современной гробницей фараона. Словно любовник, оплакивающий умершую любовницу, Пьерпонт с фантастическими затратами воспроизвел ковровое покрытие и другие детали "Корсара II". Этот океанский корабль с черным корпусом длиной более трехсот футов по ватерлинии и экипажем в семьдесят человек был построен в совершенно новом, аляповатом масштабе. Среди его многочисленных деталей был специальный хьюмидор для освежения черных восьмидюймовых сигар Meridiana Kohinoor, принадлежавших Пирпонту. Он наслаждался морскими зрелищами. Когда он возвращался на лайнере из Европы, "Корсар" выходил на палубу большого корабля, чтобы поприветствовать его, помахав носовым платком. Пересаживаясь на "Корсар", он мог проскользнуть через карантин, не смешиваясь с пассажирами рулевого лайнера.

Пирпонт часто ночевал на борту своей яхты и брал клиентов в круизы на закате. Иногда после уикенда, проведенного с друзьями в Крагстоне, все они возвращались в Манхэттен воскресным вечером, ночевали на борту, а затем, перед тем как сойти на берег, просыпались от обильного завтрака. Корсар" стал для Пирпонта терапевтической, хотя и дорогой игрушкой. Он продолжал впадать в депрессию, из которой не мог выйти, и его победы, казалось, только углубляли его уныние. Только море могло улучшить его настроение. Как рассказывал Джек своей матери об одном из океанских путешествий 1898 года: "JPM был так встревожен и обеспокоен множеством дел, которые занимали его мысли, и этими назойливыми слухами о войне, что это путешествие будет для него просто замечательным. Затем, если все успокоится... он вернется за своим лекарством в Экс и получит еще два плавания". Это единственные вещи, которые, кажется, действительно приносят ему пользу". Хотя, возможно, это было отчасти прикрытием, так Джек ограждал свою мать от растущего числа романов отца, но верно и то, что для Пьерпонта Моргана море всегда было его суверенным лекарством.

Начало нового века сопровождалось первой в истории Америки волной слияний. Подстегиваемые телефоном и телеграфом, а также улучшением транспортного сообщения, местные рынки стали переплетаться с региональными и национальными. А после победы США в испано-американской войне внимание бизнеса также переключилось с внутренней экспансии на поиск рынков сбыта на мировом уровне. Под влиянием таких изменений в экономике количество слияний выросло со скромных 69 в 1897 году до более чем 12 сотен к 1899 году.

Пока рынки были локальными, промышленность редко нуждалась в масштабном финансировании, и на Уолл-стрит и в Сити существовало предубеждение против производителей как мелких бизнесменов. Морганы в основном ассоциировались с железнодорожными ценными бумагами. (Уже в 1911 г. второй барон Ревелсток из Barings мог снобистски заявить: "Признаюсь, лично я с ужасом отношусь ко всем промышленным компаниям".) Теперь, когда волна слияний набирала обороты, внимание элитных банков Уолл-стрит переключилось с железных дорог на промышленные трасты. В трасте акционеры обменивали свои акции входящих в него компаний на "трастовые сертификаты" суперхолдинговой компании. После принятия закона, разрешающего одной компании владеть другой, Нью-Джерси стал предпочтительным штатом для регистрации трастов. К 1901 г. эти новые корпоративные левиафаны доминировали в целом ряде отраслей - сахарной, свинцовой, виски, производстве листового стекла, проволочных гвоздей, плавильной и угольной промышленности.

Банкиры с Уолл-стрит были инициаторами многих из этих промышленных преобразований, и их власть росла вместе с их созданием. Зачастую трасты создавались из семейных или тесно связанных между собой компаний, которые испытывали сильное презрение к конкурентам, входящим в один и тот же траст; банкиры были честными брокерами, которые разрешали споры между ними. Поскольку банкиры оценивали стоимость компаний-участниц, они должны были быть справедливыми; поскольку с этой оценкой редко кто соглашался, они должны были быть строгими. И самое главное - им нужно было доверять. Население могло бояться власти Пьерпонта Моргана, но он своевременно оплачивал счета, всегда держал свое слово и пользовался почти всеобщим уважением среди бизнесменов. Он также считал конкуренцию разрушительной, неэффективной силой и инстинктивно предпочитал крупномасштабное комбинирование как лекарство. Однажды, когда менеджер винной компании Moet and Chandon пожаловался на проблемы в отрасли, Пьерпонт легкомысленно предложил ему скупить всю страну шампанских вин.

При