носе". Возможно, интимные подруги так и делали, но не конкурирующие бизнесмены. А дети находили его страшно гипнотизирующим. Когда один из последующих партнеров, Дуайт Морроу, привел Пьерпонта к себе домой, его жена Бетти, предупредив детей, чтобы они не упоминали о носе, спросила магната: "Вы любите нос в чае, мистер Морган?".

Пьерпонт испробовал все способы лечения, включая электрическое средство, рекомендованное английской королевой Александрой. Но болезнь продолжала существовать, как месть природы, напоминая ему о его человечности. В философские моменты он превращал ее в предмет гордости. Когда министр финансов России граф Витте предложил ему сделать операцию, он ответил: "Все знают мой нос. Без него я не смогу появиться на улицах Нью-Йорка". Еще более величественно он заявил, что его нос "является частью структуры американского бизнеса".

Вероятно, именно из-за носа Пьерпонт охотно принимал на работу красивых молодых людей и часто посылал породистых щенков колли в знак предстоящего партнерства. Со временем репутация партнеров Morgan как суетливых техников, попавших в перегруженный механизм реорганизации железных дорог, уступила место другой, не менее ярко выраженной традиции: партнер Morgan - это элегантная модель, обходительный член социального реестра, обслуживающий богатых клиентов. "У домашнего человека не было шансов стать партнером Моргана", - писал один из ранних биографов Пьерпонта. То же самое, за редким исключением, можно сказать и о банке при его сыне Джеке.

Прототипом стал Роберт Бэкон, принятый на должность партнера в 1894 г. после внезапной смерти Дж. Худа Райта. Как только Бэкон был принят на работу, его бывший начальник, майор Генри Ли Хиггинсон, предупредил его: "Не перетруждайся, как Костер, только потому, что ты можешь и любишь это делать. Он замечательно и неразумно это делает". Подтянутый и атлетически сложенный, с сильным, широким лицом и девичьими усами, Бэкон слыл греческим богом на Уолл-стрит. Будучи студентом Гарварда (и однокурсником Тедди Рузвельта), он занимался боксом, бегал в стометровом тире, был капитаном футбольной команды, президентом хора, седьмым номером в университетской команде экипажа и образцовым человеком своего класса; его присутствие на углу Брод и Уолл открыло новый имидж партнеров Моргана. Имея в виду Бэкона, один романист написал: "Когда ангелы Божьи взяли себе жен из дочерей человеческих, в результате появились партнеры Моргана". Пьерпонт очень любил Бэкона и хотел, чтобы тот постоянно находился рядом с ним. Говорили, что Морган "влюбился" в Бэкона и "радовался его присутствию".

Возвышение Бэкона в банке свидетельствовало о проблемах в империи Морганов: Бэкон, обаятельный легковес, отражал страх Пьерпонта перед наймом командных фигур. То, что Бэкон стал вторым по значимости, плохо говорит об управленческих суждениях его босса. Искусствовед Роджер Фрай считал Моргана тщеславным, неуверенным в себе деспотом, которому "нравится находиться в окружении людей, которых он в состоянии сделать и не сделать". Самые талантливые из первых партнеров - апостолы Пьерпонтифекса Максимуса, или Ганимеда Юпитера, как их называли, - могли быть юридическими и финансовыми мастерами, но не лидерами. Поскольку их было мало - в Нью-Йорке в 1890-х годах было шесть партнеров, в Филадельфии - четыре, - им приходилось выполнять огромную нагрузку.

Опасность деспотизма Пьерпонта со всей очевидностью проявилась во время так называемого "Северного тихоокеанского поворота" 1901 г., пожалуй, самой неоднозначной борьбы за поглощение компании в истории США. После успешного запуска U.S. Steel Пьерпонт отплыл во Францию, где на Ривьере развлекался с темной французской графиней, оставив компанию в руках Бэкона. После смерти Костера, случившейся годом ранее, Бэкон понимал, что влип по уши, и терял голову от ответственности. "Моя жизнь просто поглощена этим водоворотом", - говорил он жене. Вскоре он был ослеплен самой мощной комбинацией Уолл-стрит за пределами фирм Моргана - объединением Эдварда Х. Гарримана, Уильяма Рокфеллера, Национального городского банка и Kuhn, Loeb. Это было объединение самых решительных врагов Пирпонта.

Борьба разгоралась с 1895 г., когда Пирпонт решил отказаться от реорганизации обанкротившейся компании Union Pacific, которую он с насмешкой назвал "двумя полосками железной ржавчины на равнине". Его готовность списать юго-западные штаты Америки открыла путь для сторонних инвесторов. Эдвард Гарриман взял на себя управление Union Pacific и объединил ее с Southern Pacific. Он и его банкиры, еврейский дом Kuhn, Loeb, доминировали на юго-западных дорогах так же непобедимо, как Морган - на восточных и северо-западных. Удар по Northern Pacific стал громовым, лобовым столкновением железнодорожных систем, находившихся под личным господством Гарримана и Моргана.

Гарриман сильно отличался от Пирпонта. Он был невысокого роста, длинноногий, с косящими глазами, носил очки в проволочной оправе, неухоженные усы и злобное выражение лица. Как и многие на Уолл-стрит, он был сыном бедного священнослужителя и бессовестным социальным альпинистом. Стрелок из пистолета, он любил кровавый спорт и играл жестко и на бирже. Если Пирпонт предпочитал закулисные сделки, скрепляемые рукопожатием, то Гарриман был оператором рынка - скорее рейдером, чем организатором сделок. Если Пирпонт обычно выступал в качестве доверенного лица держателей облигаций, то Гарриман предпочитал покупать обыкновенные акции и осуществлять прямой контроль. Наконец, если Морган был фигурой истеблишмента, то Гарриман был озлобленным аутсайдером, который показал, какой вред может нанести яркий человек, не допущенный в клуб Пирпонта. Если банкиры доказали, что они могут доминировать над компаниями с помощью трастов с правом голоса и других устройств, то Гарриман показал, что расхититель акций может доминировать как над банкирами, так и над их компаниями.

Банкиром Гарримана был уроженец Германии Якоб Шифф, несгибаемый, белобородый патриарх компании Kuhn, Loeb, уступавший в качестве финансового железнодорожного владыки только Пирпонту. Шифф был настолько вельможей, что ему редко хватало одного личного пульмановского вагона во время поездок. Он был чопорным, формальным и надменным, как сам Пьерпонт Морган.

Как и лондонские банкиры, первые еврейские банкиры на Уолл-стрит начинали свою деятельность как торговцы сухими товарами: Леманы - как хлопковые брокеры из Алабамы, Голдман - как владелец магазина одежды в Пенсильвании, Кун и Лёб - как торговцы тканями из Цинциннати, Лазард - как торговец сухими товарами из Нового Орлеана. Эти фирмы были династическими, партнерство в них обеспечивалось только кровью или браком. Они работали в промежутках, оставленных крупными христианскими домами, и вели более прямые дела на рынках, чем Морганы. Причудливые банкиры-язычники считали рынки грубыми. Так, Goldman, Sachs специализировались на коммерческих бумагах, Lehman - на торговле товарами. Примерно в 1900 г. они начали заниматься андеррайтингом акций компаний, которые были отвергнуты языческими фирмами как слишком низкие - например, розничных магазинов и производителей текстиля. Среди них была компания Sears, Roebuck, представленная Goldman, Sachs и Lehman Brothers в 1906 году. В отношении таких относительно