Аккуратно поставил его у гардероба, попробовалникелированные замочки. Оба оказались запертыми, но впадать от этого в уныниене следовало – самые обычные замки самого обычного саквояжа, не банковскийсейф, в конце-то концов…

Перочинный нож со множеством предметов, купленный еще вВене, как всегда лежал у Бестужева в кармане – чрезвычайно полезная вещь за неимениемлучшего. Вполуха прислушиваясь к происходящему в коридоре (где, собственно,ничего не происходило, стояла полная тишина, лишь единожды нарушенная звонким ивеселым женским голосом), он, чуточку подумав, открыл затейливый крючокразмером с мизинец (по объяснениям предупредительного приказчика, служивший дляизвлечения застрявших в лошадиной подкове камешков), сунул его в замочнуюскважину, пошевелил, примериваясь, нажал, повернул…

Что-то жалобно хрустнуло внутри, никелированный язычок замкаотскочил. И ничего не произошло с саквояжем – ну конечно, с какой стати?Ободренный успехом, Бестужев уже гораздо быстрее совершил насилие над вторымзамочком, набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и открыл саквояж.

Там, внутри, не оказалось ничего, кроме продолговатогодеревянного ящичка с ручкой для переноски на крышке – бронзовой, новехонькой,крайне удобной. Взявшись за нее, Бестужев извлек добычу, поставил ее на стол,присмотрелся.

Да, никаких сомнений, это она и есть… Ящичек был сработанедва ли не как произведение искусства – безукоризненно оструганные дощечкиточно подогнаны друг к другу, уголки в медной оковке, тщательно прибитойкрохотными гвоздиками с рифлеными шляпками. На обращенной к Бестужеву боковойстороне красовались две несомненных замочных скважины, опять-таки с бронзовыминакладками и круглая бронзовая, чуть выпуклая крышка.

Заметив сбоку узкий язычок, Бестужев подцепил его ногтем, икрышка легко отошла, открыв белый циферблат с черными римскими цифрами: все,как полагается, часовая стрелка, минутная, секундная… Согнулся в три погибели,приложил ухо – как и следовало ожидать, гробовая тишина, часы не заведены…

«Европа…» – подумал Бестужев с невольным уважением.Всевозможных взрывных устройств он навидался достаточно, но впервые столкнулсясо столь тщательным исполнением – хоть отводи почетное место в полицейскоммузее… А говорят, что итальянцы – народец легкий и ленивый, способный лишьбренчать на гитарах и просиживать штаны в кафе…

Он приоткрыл дверь, высунулся в коридор. Было в его лице,должно быть, что-то такое, отчего инспектор, не колеблясь, вскочил с диванчикаи кинулся в каюту, наплевав на законоустановления британской Фемиды. Не безгордости Бестужев продемонстрировал свою находку. Первым делом инспектор, какдавеча он сам, нагнулся к часам, прислушался, ткнул указательным пальцем вокаймлявший циферблат ободок с выкрашенным в черный цвет узеньким углублением:

– Ага! Видите?

– Ну конечно, – сказал Бестужев. – Этим навернякаи устанавливается время взрыва. Две скважины… Одним ключом, надо полагать,заводятся часы, другим приводится в действие механизм бомбы…

– Судя по циферблату, меж установкой времени и взрывомдолжно пройти не более двенадцати часов… Хотя я видел и циферблаты, разделенныена двадцать четыре часа… Ах, какая работа… Изящно…

Инспектор прямо-таки залюбовался взрывным устройством,словно тонкий ценитель искусства перед картиной великого мастера. Для человекастороннего в этом, быть может, и усматривалось бы нечто противоестественное, ноБестужев прекрасно понимал спутника, как сыщик сыщика…

– Разрази мои потроха… – прошептал инспектор. – Бомба…

– Да, у меня тоже давно возникли такие подозрения, –усмехнулся Бестужев – Итак? По-моему, нам есть с чем идти к капитану. Или нет?У вас скепсис во взгляде…

– Отвертится, мерзавец… – сказал инспектор – Все, что мы тутучинили, совершенно незаконно, у нас нет ни ордера на обыск, ни свидетелей…

– Пожалуй, – кивнул Бестужев. – А если учесть, чтов сообщниках у него, пусть и по моему делу, пребывает американский адвокат,несомненно, хитрющая, продувная бестия… Знаю я этих законников… Вы навернякатоже? Вот видите. Моментально поднимутся вопли о полицейской провокации,разгорится тот самый скандал, которого пуще всего на свете страшится мистерИсмей, и мы окажемся в крайне неприятном положении. Нет, нельзя с этим идти ккорабельным властям…

– Но делать-то что-то надо? Не оставлять же вот так?

– Действительно, – сказал Бестужев. – Оставлятьнельзя…

Он поднял ящичек за удобную ручку, аккуратно опустил его всаквояж и, повозившись немного, ухитрился защелкнуть подпорченные замочки. Стояс саквояжем в руке, сказал:

– По-моему, самое время отсюда убираться.

– Но куда же…

– Саквояж? – понятливо подхватил Бестужев. – Я егопоставлю к себе в каюту. Точно так же, в гардероб. Пусть себе стоит. Без ключей– которые Кавальканти наверняка носит при себе – эта штука, не заведенная, неопаснее кирпича, я думаю. И не думаю, что наш князь, обнаружив, что лишилсясаквояжа, помчится в корабельную канцелярию сообщать о краже…

– Да уж! – хохотнул инспектор.

– Вот видите, все складывается не худшим образом… Ну, а потом,когда Нью-Йорк уже будет на горизонте, мы с вами отнесем эту штуку к господамвласть имущим, и пусть поступают, как им заблагорассудится. Наша совесть будетчиста, мы сделали все, что могли… хотя и не имели на то права.

Инспектор покачал головой:

– Лихой, я так понимаю, народ в русской полиции… Простите,если что не так, сэр…

– Жизнь и не такое заставит откалывать, – усмехнулсяБестужев. – Пойдемте? Итальянца мы обезвредили, мне пора заняться и своимиделами. И вот тут-то мне понадобится ваша помощь – на что вы имеете все санкцииот капитана с Исмеем…

…Бестужев с саквояжем стоял в сторонке, уступив место удвери каюты помощнику капитана – то ли пятому, то ли шестому, он не сталуточнять – двум широкоплечим матросам и инспектору. Инспектор и начал: онподнял руку, постучал в дверь громко, бесцеремонно, требовательно, типичнейшимполицейским стуком – признаться, совершенно неуместным на этой палубе.

Дверь распахнулась очень быстро, показался американскиймистер Лоренс – без воротничка и галстука, в расстегнутой жилетке. Узревстоявшую в коридоре компанию (и уж конечно, заметив Бестужева), он не проявилни малейшего удивления, ничуть не встревожился, лицо осталось невозмутимым,разве что глаза, похоже, самую чуточку сузились:

– Чем обязан, господа?

Инспектор, развернув сложенный вдвое небольшой лист бумаги,поднял его на уровень глаз:

– Инспектор МакФарлен, сэр. Скотленд-Ярд.

– И что же? – с величайшим хладнокровием осведомилсяадвокат.

Помощник капитана сделал шаг вперед и оказался плечом кплечу с полицейским: