– Есть еще одна возможность, – сказал инспектор совсемтихо. – Заложить бомбу перед самым приходом судна в Нью-Йорк, чтобы онавзорвалась, когда никого из них уже не будет на борту. Если уж они, как вы самиубедились, без особого труда нашли сообщника среди стюардов, могут найти средикочегаров или механиков… если уже не нашли. На таком корабле масса укромныхуголков, где можно надежно спрятать небольшой саквояж… Часовой механизм, а то ихимический взрыватель… Мне случалось гоняться за ирландскими бомбистами, и янемного разбираюсь во всех этих штуках…

– Пожалуй, во всем этом есть смысл… – задумчиво произнесБестужев. – В самом деле, если взрыв произойдет, когда они сойдут наберег… Против них даже не будет никаких улик…

– И нет никакой возможности им помешать заложитьбомбу, – уныло сказал инспектор. – Это не корабль, а плавучий город,даже если капитан объявит полную мобилизацию экипажа, невозможно перекрыть вседоступы к местам, где можно спрятать бомбу…

– Иными словами, есть только один способ, – сказалБестужев. – Сцапать господина Кавальканти, если у него в каюте обнаружитсябомба. Как-никак обладание такими предметами противозаконно, в том числе и набританской территории… Но вас, насколько я успел уяснить, не желают слушать?

– Вот именно, – горько признался инспектор. – Нет,слушали, конечно, но действовать запретили, вы были свидетелем… У меня такоевпечатление, что сам капитан был бы не против. Бомба на борту судна – этокрайне неприятно для любого капитана! Но решает все мистер Исмей, он бог ивластелин, в том числе и над капитаном. А мистер Исмей считает, что первыйкласс – это святилище, куда плебеям вроде меня вход воспрещен. В любом случае.Он мне много наговорил высокопарного о репутации компании… Нельзя не признать,что иные из его аргументов весьма убедительны: он, как и вы, полагает, чтоникто не станет взрывать корабль в открытом море, кроме того, полагает, чтоКавальканти мог поручить бомбу кому-нибудь на хранение, ее уже нет в его каюте,и если я туда совершенно противозаконно вторгнусь с обыском, может возникнутьсудебная тяжба – опять-таки со страшным ущербом для репутации компании. Ноя-то! – Он постучал себя по груди кулаком с зажатой в нем курящейсятрубочкой. – Но я-то не первый год в полиции, я нюхом чую, что бомба унего… Зачем отдавать ее кому-то еще, если первый класс как раз и есть самоеподходящее для нее место? Неприкосновенная территория? Короче говоря, мневелено не лезть не в свое дело и ограничиться всяческим содействием вашеймиссии, которая неизмеримо важнее моих, как кое-кто выражается, «шотландскихплясок»… – инспектор помялся, но решительно продолжал: – Как полицейскийполицейскому… Сдается мне, что взрыв корабля в нью-йоркской гавани был бы длямистера Исмея самым приемлемым выходом…

– Почему?

– Во-первых, это случилось бы не в плаванье. Взрыв в портуна репутацию компании не повлияет ничуть, всегда можно переложить вину наамериканцев, которые-де недосмотрели, когда местные принесли на борт бомбу…Во-вторых, судно застраховано, любой ущерб будет возмещен… Насколько я знаю, отэтого может даже произойти некоторая прибыль… О нет, боже упаси, я не хочусказать, что мистер Исмей сознательно препятствует задержанию террориста,чтобы… Просто взрыв в порту не принесет ни малейшего ущерба ничьей репутации.

– Идеальный британский джентльмен… – усмехнулся Бестужев.

– Разные бывают джентльмены, сэр, вы это, должно быть, нехуже меня знаете… Смотрите!

– Что?

– Вон, Кавальканти… – шепотом произнес инспектор, указываявзглядом.

Бестужев самым небрежным движением чуточку повернул голову.Красавец лет тридцати в безукоризненном смокинге, который он носил с изяществомсветского человека, в общем, мало походил на классического итальянца, какими ихпредставляет публика: ничуть не смугл, скорее светлый шатен, уж никак не жгучийбрюнет, можно принять и за немца, и за русского…

– Пунктуален, прах его побери, – тихонько сказалинспектор. – Выкурит сигару, потом пойдет играть в карты с теми вон двумягосподами…

– Серьезный человек, это чувствуется, – сказалБестужев, прищурясь. – Я повидал немало этой публики в разных странах…Итак… Вы, наверное, хотели бы просить меня, чтобы я обратился к капитану? Илипомог преодолеть сопротивление Исмея?

После недолгого молчания инспектор признался, мрачноуставясь на носки собственных ботинок:

– Я б хотел… Но вы же не станете впутываться в мои мелкиедела, когда заняты такой миссией…

Бестужеву отчего-то стало немного неловко: как-никак онполучил льготное положение, о коем инспектор и мечтать не смел, с помощьюоткровенного обмана…

– Я полицейский, – сказал он без улыбки. – Сдаетсямне, нам следует быть столь же солидарными, как наши клиенты – они-то пребываютв самом тесном единении и потому чувствуют себя вольготно… – видя, как напростоватом лице инспектора вспыхнула неприкрытая радость, он поторопилсядобавить: – Но, простите великодушно, я не пойду с этим ни к капитану, ни кИсмею… О нет, не оттого, что считаю свою миссию важнее. Просто-напросто у меняесть сильнейшие подозрения, что это будет безрезультатно. Они оказывают мневсяческое содействие, как вы сами знаете, в другом деле. Знают, что этопресловутого ущерба репутации не принесет. А что до Кавальканти… Побуждения уИсмея останутся прежними, верно? В этом он вовсе не обязан мне содействовать –а значит, подозреваю крепко, и не станет. Разве что откажет в гораздо болеевежливых и дипломатических выражениях, нежели это было с вами… Наверняка этим икончится. Может, вы считаете иначе?

– Да нет, – чуточку подумав, сказал инспектор. –Конечно… Где одно, а где другое… Скорее всего, вы правы, господин майор. С вамивсе будет точно так же – разве что дипломатии побольше. – Он злоусмехнулся. – Я, конечно, при других обстоятельствах, может, и попробовалбы рискнуть карьерой, прижать этого напыщенного павлина… я про Исмея… только здесьвсе бесполезно. Даже если я попробую пойти ва-банк, мне попросту закроют доступк радиотелеграфу… Не та обстановка…

– А что, его можно на чем-то прижать? – быстро спросилБестужев.

Тяжко вздохнув, инспектор какое-то время посапывал трубочкойс довольно горестным видом. Поднял глаза, криво ухмыльнулся, снова вздохнул:

– Не хотелось мне… Как-никак краса и гордость британскогофлота… Честь Англии и все такое… Хотя я-то, если раскинуть, шотландец… Помните,когда мы были у капитана, прибегал помощник? Вы, конечно, не поняли, что онсказал, вы же не понимаете по-английски… Покончил с собой один из механиковшестого котельного отделения. Надо полагать, не выдержал напряжения, бедняга…

– Это что, такая тяжелая работа – быть механиком в котельномотделении?

Инспектор огляделся и, лишь убедившись, что их разговорнедоступен ни одному постороннему уху, заговорил, понизив голос едва ли не дошепота:

– Сэр, в одном из бункеров горит уголь. Самовозгорание,знаете ли. Говорят, это нередко случается, особенно когда уголь подмокнет. А вШербуре во время погрузки угля как раз шел дождь. Один из кочегаров дезертировал– видимо, как раз поэтому, решил не искушать судьбу… Пожар начался еще уберегов Ирландии…