А в итоге получилось, что погрузка хоть и пришлась на нашу смену, а началась для меня с неприятности. Лес в брёвнах с берега на теплоход грузил кран, в нашу задачу входило цеплять металлические тросы к крюкам да кантовать брёвна, если они вздумают выползать из общей массы. Вот я и кантонул одно такое бревно… Не успел отдёрнуть руку, и бревно прищемило мне три пальца на левой руке. Больно было – жуть! В глазах аж потемнело, думал, как бы до ампутации не дошло.

Но всё оказалось не так страшно, кости были целы. Дежурная медсестра в медпункте смазала пальцы йодом, заявив, что максимум, что мне грозит, – сход ногтей, которые уже начали к тому времени темнеть.

– Могу направить вас к хирургу, если хотите…

– Нет, спасибо, я уж как-нибудь так перекантуюсь.

– Смотрите, а то он может выписать больничный лист, если надо.

Но я всё же решил, что и без больничного обойдусь, ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. И на всякий случай даже принялся отращивать усы – мало ли, вдруг и сюда дойдёт мой «фоторобот».

Лексеичу мой вынужденный простой не понравился, пообещал вычесть ещё половину из причитающихся мне денег. Всё равно, мол, толку от тебя ноль, сиди лучше дома, нечего просто так по порту шляться. Но сидеть круглые сутки в четырёх стенах мне показалось довольно скучным занятием, и я решил познакомиться с Одессой этого времени поближе.

Сразу за территорией порта тянулась Приморская улица. С неё можно пройти к Воронцовскому дворцу, год назад превращённому в Дворец пионеров. Где-то эту колоннаду я уже видел…

Заглянул в археологический музей, в составе экскурсионной группы всего за 30 копеек поглазел на артефакты с тысячелетней историей. В той жизни в Одессе как-то не довелось побывать, так хоть осмотреть её, родимую, в довоенном времени.

Бульвар Фельдмана (бывший Приморский), памятник Дюку Ришелье, Потёмкинская лестница, дом с Атлантами, наконец, знаменитый Привоз… В общем, даром время я не терял, повышая свой культурный уровень. Интересно было наблюдать и за одесситами. Всё же они довольно сильно отличались от москвичей как в манере поведения, так и в разговоре. Выглядело это мило, особенно при общении с коренным одесситом.

Каждый день в киоске покупал «Правду», раскрывая газету со смешанным чувством надежды и тревоги. Не знаю, чего было больше, но почему-то, пролистав издание и не обнаружив искомой статьи, сворачивал её с облегчением.

«А если в один прекрасный день обнаружишь статью о птицах под нужным названием? – спрашивал я себя. – Плюнешь на всё и рванёшь в Москву, в самое логово? Туда, где могут и по головке погладить, и к стенке поставить? Далеко не факт, что искомая статья – не предлог, чтобы выманить тебя из подполья, и что Сталин действует не в одной связке с Ежовым. Причём письмо вполне может до него и не дойти, его могут передать, например, тому же Ежову, а тот затеет свою игру, чтобы выманить врага в столицу, а его люди схватят Ефима Сорокина на входе в Кремль. Может, не стоит вообще рисковать? Вроде пока обустроился… Ну да, спасать страну, работая неприметным грузчиком, довольно сложно, но, чёрт побери, я свою жизнь не в три копейки ценю».

На пятый день я снял повязку, не без содрогания взглянул на почерневшие ногти на травмированных пальцах, но двигать ими я мог, не испытывая каких-то болезненных ощущений. Вечером того же дня зашёл в каптёрку, где бригада собиралась по домам после смены, увидел Лексеича и заявил, что завтра готов выйти на работу.

Тот с недоверием взглянул на мои пальцы:

– Уверен?

Вместо ответа, я снял со стены видавшую виды шестиструнную гитару с синим бантом на грифе и местами сошедшим лаком и сыграл несколько аккордов.

– Вижу, пальцы в норме, – усмехнулся в усы бригадир. – Кстати, а что это за песня о шаландах с кефалью, о которой ты Косте говорил?

Я покосился на одевавшегося Константина, который пожал плечами, мол, так получилось.

– И правда, есть такая песня, знакомый из Москвы сочинил.

– Спеть сможешь?

– Хм, могу попробовать.

Народ в каптёрке прислушивался к нашему разговору, а когда я заявил, что могу исполнить песню, тут же принялись полукругом рассаживаться на табуретки. Что ж, для такой немногочисленной зрительской аудитории мне не раз приходилось музицировать на разного рода вечеринках или корпоративах, не ударю лицом в грязь и сегодня.

Взял ля минор и запел, стараясь придать голосу немного приблатнённый говорок:

Судя по довольным улыбкам и комментариям слушателей после того, как я закончил петь, вещь им пришлась по вкусу.

– Гляди-ка, и точно, прям о нашем Косте почти, – с усмешкой прокомментировал Лексеич. – Хорошая там строчка есть о грузчиках, которые башмаки со скрипом надели. Только Фонтан мог покрыться не черёмухой, а акацией, да и курил Костя, скорее всего, не «Казбек», а «Сальве». Но в целом песня занятная.

– Слушай, продиктуй слова, я запишу, – уже успел вооружиться карандашом и листом бумаги Мишка Трушин.

– А спой лучше ещё раз, – предложил мой тёзка Фима Клявер. – Записать, Михась, ты и потом успеешь.

– Давай, спой, – наперебой заголосили остальные.

– Ну, раз просите…

Пришлось исполнять на бис. Наш Костя сидел выпятив грудь, чувствуя себя словно именинник. Ещё бы, поётся о его тёзке, да и он имеет отношение к морю, и тем паче к Одессе. А когда закончил, то посыпались просьбы исполнить ещё что-нибудь из свежего, написанного столичными композиторами. Песни из моего будущего, пожалуй, для их слуха покажутся не вполне привычными. Нужно что-нибудь более приближенное к этой эпохе.

А не спеть ли…

– Мой знакомый сочинил ещё песню «Тёмная ночь». Правда, она серьёзная…

– Ну и что, ежели хорошая, то можно и серьёзную, – выкрикнул Фима, и его дружно поддержали.

На этот раз, когда я отложил гитару, никто не улыбался. Но песня всё равно докерам понравилась.

– Сильно, аж за душу берёт, – вздохнул наш татарин Марат. – Хорошо твой знакомый сочиняет.

Ну да, Никита Богословский и его соавтор-текстовик, имени и фамилии которого я не помнил, ребята талантливые, не поспоришь.

– Слушай, Клим, да тебя впору выставлять на городской конкурс художественной самодеятельности! – заявил Лексеич. – Сейчас как раз участников отбирают. А то у нас от порта только крановщица Валя Боровец со своими комсомольскими частушками каждый раз выступает да братья Дёмины, которые чечёточники, они в Заводской гавани на буксире работают. Остальные все берут самоотвод, хотя наверняка талантов хватает – порт-то здоровый, вон сколько народу трудится. У нас-то в бригаде действительно ни певцов, ни танцоров, а тут ты появился, глядишь, о нашей бригаде и слух пойдёт, что не только работать умеют, но и отдыхать культурно. И вообще в портовой многотиражке пропечатают.