Девушки тщательно расчесали мои волосы и прочно уложили их вкруг, оставив вокруг лица густые локоны.

Я так устала! Я была так благодарна!

Потом девушки накрасили мне лицо, более искусно, чем ясмогла бы сделать это сама, но, как выяснилось, по египетским канонам, и,увидев себя в зеркале, я вздрогнула. Вздрогнула! На меня смотрела не маскажрицы, но глаза обведены черным.

«Разве я имею право жаловаться?» – прошептала я.

Я положила зеркало. К счастью, без него я не буду видетьсвое лицо.

Я прошла в главный зал храма – настоящая римлянка,экстравагантно накрашенная в восточном стиле. Типичное для Антиохии зрелище.

Там я нашла знакомую жрицу, а с ней – еще двоих, одетых также официально, и жреца в старомодном египетском убранстве, только он носил непарик, а простой полосатый капюшон. На нем была короткая плиссированная туника.Когда я подошла, он обернулся и окинул меня взглядом.

Страх. Гнетущий страх.

«Беги из этого храма! Забудь о подношениях, или пусть онисами все за тебя сделают. Иди домой. Тебя ждет Флавий. Уходи!»

Я онемела от ужаса и безропотно позволила жрецу отвести меняв сторону.

«Выслушайте меня внимательно, – ласково обратился он комне. – Сейчас я отведу вас в священное место. Я допущу вас поговорить сМатерью. Но после этого вы должны прийти ко мне! Не уходите, не повидав меня.Вы должны пообещать, что будете приходить каждый день, а если вас снова посетятэти сны, вы подробно нам их опишете. Есть один человек, которому их следуетрассказать, если, конечно, богиня не изгонит их из ваших мыслей».

«Я с радостью расскажу о них любому, кто способенпомочь, – сказала я. – Я эти сны ненавижу. Но что вы так нервничаете?Вы меня боитесь?»

Он покачал головой.

«Я вас не боюсь, но мне необходимо кое-что вам доверить. Мыдолжны поговорить – либо сегодня, либо завтра. Непременно должны. Идите же кМатери, а потом возвращайтесь ко мне».

Меня провели в помещение святилища – место поклоненияскрывали белые льняные занавеси. Я увидела свое подношение – гирляндублагоухающих белых цветов и теплый ломоть хлеба. Я преклонила колени. Невидимыеруки задернули занавеси, и я оказалась в комнате одна, на коленях перед ReginaCaeli, Царицей Небесной.

Новое потрясение.

Передо мной стояла древняя египетская статуя нашей Изиды,вырезанная из темного базальта. Головной убор – длинный, узкий, сдвинутый зауши. На голове – большой диск между рогами. Обнаженная грудь. На коленях –фараон, ее взрослый сын Гор. Рукой она поддерживала левую грудь, предлагая емумолоко.

Меня охватило отчаяние! Этот образ мне ни о чем не говорил!Я попыталась почувствовать в нем сущность Изиды.

«Это ты посылала мне сны, Мать?» – прошептала я.

Я возложила цветы. Я преломила хлеб. В молчании безмятежнойи древней статуи я не услышала ничего.

Я распласталась на полу и простерла руки, от всего сердцапытаясь сказать: «Я принимаю, я верю, я твоя, ты нужна мне, нужна!»

Но я заплакала. Все потеряно. Не только Рим и семья, но имоя Изида. Эта богиня – олицетворение веры другой нации, другого народа.

Постепенно на меня снизошло спокойствие.

Так ли это, подумала я. Культ моей Матери распространилсяповсюду – на севере и юге, на востоке и на западе. Силу придает ему дух этогокульта. Совсем не обязательно в буквальном смысле целовать ноги изваяния. Сутьв другом.

Я медленно подняла голову и села на пятки. На меня снизошлонастоящее откровение. Не могу в полной мере его описать. Но я познала егомгновенно.

Я поняла, что каждая вещь есть символ какой-то другой вещи!Я поняла, что всякий ритуал есть введение в силу другого события! Я поняла, чтопрактичность человеческого ума заставила нас изобрести эти вещи с такимдуховным величием, которое не позволит миру лишиться смысла.

А эта статуя воплощала собой любовь. Любовь превышежестокости. Любовь превыше несправедливости. Любовь превыше одиночества иосуждения.

Только это и имеет значение. Я подняла глаза к лицу богини иузнала ее! Я посмотрела на маленькую фигурку фараона, на предложенную грудь.

«Я твоя!» – холодно произнесла я.

Ее застывшие примитивные египетские черты не чинили препонмоему сердцу; я взглянула на правую руку, поддерживавшую грудь.

Любовь… На это требуются силы; требуется выносливость;требуется признание неизвестного.

«Забери у меня сны, Небесная Мать, – попросилая. – Или раскрой их смысл. И укажи путь, которым мне надлежит следовать.Прошу тебя».

Потом по-латыни я произнесла слова старого песнопения:

Ты – та, кто землю отделил от неба.

Ты – та, кто поднимается в созвездье Пса.

Ты – та, кто силу придает добру.

Ты – та, кто вселяет в детей любовь к родителям.

Ты – та, кто дарует милосердие тому, кто о нем просит.

Моя вера в эти слова была абсолютно языческой. Я верила,потому что считала: ее культ собрал лучшие идеи, какие только способен создатьразум как мужчин, так и женщин. Вот в чем заключается функция существованиябогини; вот дух, питающий ее жизненные силы.

Пропавший фаллос Озириса остался в Ниле. А Нил оплодотворяетполя. Как это прекрасно!

Суть не в том, чтобы это отвергать, как мог бы предположитьЛукреций, но в том, чтобы осознать значение ее образа. Чтобы извлечь из этогообраза лучшее, что есть в моей душе.

Взглянув на прекрасные белые цветы, я подумала: «Они цветутблагодаря твоей мудрости, Мать». Я подразумевала только то, что сам мирнаполнен таким количеством вещей, которые нужно лелеять, сохранять, чтить, чтонаслаждение великолепно уже само по себе… А она, Изида, воплощает эти концепции– слишком глубинные, чтобы называться идеями.

Я полюбила ее – олицетворение добра, именуемое Изидой.

Чем дольше я смотрела на ее каменное лицо, тем явственнеемне казалось, что она меня видит. Старый трюк. И чем дольше я стояла наколенях, тем явственнее мне казалось, что она говорит со мной. Я полностьюотдалась охватившим меня ощущениям, прекрасно сознавая, что они ничего незначат. Сны остались далеко. Они казались мне загадкой, для которой непременнонайдется самое примитивное решение.

С истинным рвением я подползла к статуе и поцеловала ногибогини. Ритуал моего поклонения был завершен. Я вышла из святилища посвежевшейи исполненной радости. Мне больше не будут сниться эти сны. Солнце еще незашло. Я была счастлива.