Во дворе храма я встретила нескольких своих подруг и, удобноустроившись под оливковыми деревьями, получила от них всю информацию,необходимую для практической жизни, – как найти поставщиков продуктов,парикмахеров, где купить то или другое и еще великое множество полезных вещей.

Иными словами, мои богатые приятельницы вооружили меняисчерпывающим набором сведений, благодаря которым я смогу жить в хорошем доме,не перенаселяя его нежеланными рабами. Мне хватит Флавия и двух девушек.Отлично. Все остальное можно взять внаем или купить.

Наконец, устав от болтовни, с полной головой имен и адресов,развеселившись благодаря шуткам и рассказам этих женщин и пребывая в восторгеот той легкости, с какой они говорили по-гречески – этот язык я всегдалюбила, – я откинулась на скамье и решила: теперь можно идти домой, теперьможно начинать.

В храме все еще царило оживление. Я посмотрела на двери. Гдеже жрец? Ладно, я вернусь завтра. Мне определенно не хочется сейчас вспоминатьи словно заново переживать сны.

Люди входили и выходили, держа в руках цветы, хлеб,некоторые – птиц, чтобы выпустить их во имя богини, птиц, вылетающих из высокихокон ее святилища.

Как же здесь тепло. Сколько цветов сверкает на стене! Яникогда не думала, что бывают места, равные по красоте Тоскане, но здесь,наверное, не хуже.

Я вышла из двора и прошла по ступеням на Форум.

Под арками я увидела человека, учившего группу молодыхмальчиков всему, что проповедовал Диоген: нужно отказаться от плоти и еенаслаждений, нужно жить чистой жизнью, отрекаясь от чувств.

Совсем как описывал Флавий. Но этот человек говорил то, чтодумал, и говорил хорошо. Он рассуждал об освобождающем смирении. И этим привлекмое внимание. Потому что в храме, считала я, на меня снизошло именно оно –освобождающее смирение.

Слушатели-мальчики были слишком молоды, чтобы это понять. Ноя понимала. Он мне понравился. У него были седые волосы, он носил простуюдлинную тунику – никаких показных лохмотьев.

Я сразу же вмешалась. Со смиренной улыбкой я процитировалаему совет Эпикура – если бы чувства были плохими, нам бы их не даровали. Развене так?

«Мы непременно должны во всем себе отказывать? Оглянитесь надвор храма Изиды, на цветы, растущие на стене! Разве ими нельзя наслаждаться?Взгляните, какого они неистово красного цвета! Самих по себе этих цветовдостаточно, чтобы избавить человека от печали. Кто скажет, что глаза мудрее рукили губ?»

Молодежь повернулась ко мне. С несколькими мальчиками явступила в дискуссию. Какие они юные, симпатичные! Среди них встречалисьдлинноволосые вавилоняне и даже высокородные евреи, все – с волосатыми руками игрудью, и много римлян из колонии, ослепленных моими идеями – во плоти и в винеможно найти жизненную истину.

«Цветы, звезды, вино, поцелуи любовника – все это,разумеется, частицы природы», – говорила я. Конечно, меня воспламенилвыход из храма, я только что сняла с себя бремя всех страхов, разрешила всесомнения. В тот момент я была неуязвима. Мир родился заново.

Учитель по имени Марцелий вышел из-под арки поприветствоватьменя.

«Ах, прекрасная дама, вы меня изумляете, – сказалон. – Но где вы научились тому, во что верите? У Лукреция? По собственномуопыту? Вы отдаете себе отчет, что нельзя поощрять людей отдаваться чувствам?»

«Разве я сказала, что нужно отдаваться? – спросилая. – Поддаваться не значит отдаваться. Это значит почитать. Я говорю облагоразумной, предусмотрительной жизни; я говорю о том, что следуетприслушиваться к мудрости чувств. Я говорю о конечном понимании доброты иудовольствия. И если вам угодно знать, я не такая уж преданная ученицаЛукреция, как может показаться. Он, видите ли, всегда был для меня суховат. Яучилась приветствовать радости жизни у таких поэтов, как Овидий».

Из толпы мальчиков послышались одобрительные выкрики.

«Я тоже учился у Овидия!» – кричали они один за другим.

«Ну и отлично, но помните не только о своих уроках, но и освоих манерах», – откликнулась я.

Новые возгласы. Потом юноши принялись выкрикивать строфы из«Метаморфоз» Овидия.

«Потрясающе, – заявила я. – Сколько вас здесь?Пятнадцать? Почему бы вам не прийти ко мне на ужин? Через пять вечеров, считаяс сегодняшнего. Все приходите. Мне нужно время, чтобы подготовиться. У меняочень много книг, я хочу вам их показать. Обещаю, вы увидите, как полезен длядуши настоящий пир!»

Мое приглашение было принято с веселым смехом. Я рассказала,где находится мой дом.

«Я вдова. Мое имя – Пандора. Я приглашаю вас официально, васбудет ожидать настоящее пиршество. Не надейтесь на выступление танцоров итанцовщиц – под моей крышей вы их не найдете. Рассчитывайте на вкусную пищу.Рассчитывайте на стихи. Кто из вас умеет петь поэмы Гомера? По-настоящему петь?Кто из вас споет их сейчас, по памяти, ради удовольствия?»

Смех, праздничное настроение. Победа! Такое впечатление, чтоэто умели все и были рады воспользоваться подвернувшейся возможностью.

Кто-то вскользь упомянул о другой римлянке, которая умрет отревности, узнав, что в Антиохии у нее появилась конкурентка.

«Чепуха, – ответил ему другой мальчик, – у нее итак к столу не пробиться. Госпожа, можно я поцелую вам руку?»

«Вы должны рассказать мне о ней, – сказала я. – Ябуду ей рада. Я хочу с ней познакомиться, узнать, чему у нее можно научиться».

Учитель улыбался. Я дала ему немного денег.

Смеркалось. Я вздохнула. В преддверии ночной тьмы появлялисьвечерние звезды.

Я приняла целомудренные поцелуи мальчиков и подтвердила, чтоустрою пир.

Но что-то изменилось. Причем так быстро, что я и глазомморгнуть не успела. А, подведенные глаза… Нет. Может быть, дело просто вустрашающем наступлении ночи?

Я вздрогнула.

«Это я тебя вызвала».

Кто произнес эти слова?

«Осторожно, тебя могут у меня похитить, а я этого непотерплю».

Я онемела.

Я тепло сжала руку учителя. Он говорил об умеренности вобразе жизни.

«Посмотрите на мою простую тунику, – сказал он. –У этих мальчиков столько денег, что они могут навлечь на себя гибель».

Мальчики запротестовали.

Но до меня с трудом доходили их речи. Я прислушалась. Мойвзгляд блуждал по сторонам. Откуда исходил этот голос? Кто произнес эти слова?Кто меня вызвал? Кто попытается меня похитить?