Задержанный вошел, придерживая брюки и шмыгая по полу тапочками. Ремень у него отобрали перед водворением в изолятор временного содержания, а ботинки забрали на экспертизу. Гуров окинул взглядом плечистую фигуру парня, рельефную грудь, выпиравшую под футболкой, и у него сразу заболела спина в том месте, где он ударился о камень, подсекая ноги бандита и свалив на себя девушку и ее похитителя.

– Садись, – кивнул Лев на стул у стены.

Окороков сел, продолжая угрюмо глядеть мимо полицейских в стену. Он не показывал своей независимости, не пытался казаться храбрым. Понимал, наверное, что все ниточки оперативники со следователем все равно размотают и срок ему грозит за все его художества приличный. Должен бы заговорить, подумал Гуров, разглядывая Окорокова, у него сейчас одна задача – срок себе уменьшить максимально.

– Ну что, Окороков Владислав Петрович, – спросил Вашутин, – свежие мысли в голову пришли, пока сидел в камере?

– Откуда там свежим взяться, – скривился в ухмылке задержанный, – там у вас вонища.

– Ну, извини, – развел руками майор. – Если бы мы там цветы сажали, то пахло бы цветами, а мы туда сажаем таких, как ты, вот и пахнет отбросами общества.

Окороков хмыкнул, зло стиснул зубы и отвернулся к окну. Это должно было означать обиду, нежелание разговаривать, но Гуров не в первый раз видел таких вот ребят с гонором, которые ломали комедию, когда их уже взяли с поличным, с явными доказательствами.

– Обиделся? – спросил он. – Странный ты парень, Окороков.

– Не страннее вашего, – буркнул задержанный.

– Очень даже страннее, – спокойно возразил Лев, по опыту зная, что вот такой спокойный уверенный тон больше всего выматывает бандитов. Потому что они чаще всего люди неуравновешенные, эмоциональные, да и перспективы в момент допроса у них не самые радужные. – Мы ведь ничего необычного от тебя не требуем. Ты был задержан с оружием в руках, когда насильственно удерживал похищенную вами с приятелем девушку, и дважды в нас выстрелил. Как же нам о тебе говорить, когда ты совершаешь преступления, когда от тебя страдают ни в чем неповинные люди? Получается, что и на улицу выйти нельзя, когда там ты и такие, как ты. Вы же все, что угодно, сделать можете. А людям это надо? Вот поэтому вас и не уважают. Сам виноват, а еще обижаешься.

– Воспитывать будете? – дернул плечом Окороков.

– Нет, воспитывать тебя будут в колонии. А мы допрашивать тебя будем. С какой целью вы похитили девушку, которая была в вашей машине в момент задержания?

– Ее не похищали, она сама села в машину. Подзаработать решила, шлюха.

– Грубо, Владик, очень грубо, – неодобрительно покачал головой Гуров. – Говоришь ерунду, не изучив объект похищения. Девушка эта вполне состоятельная, она учится в Лондоне и живет такой жизнью, которая тебе и не снилась. Есть свидетели похищения, несколько человек видели, как у ротонды вы схватили ее и насильно затащили в машину. Повторяю вопрос: зачем?

– Пошутить хотели, – усмехнулся Окороков. – Хулиганы мы.

– Хитро. Но на статью по «хулиганке» ты рассчитываешь напрасно. Ты про оружие забыл.

– Так нашли. Думали, что это «травмат». Кто же знал, что ствол настоящий? Я за затвор его не дергал, магазин не доставал. Вот, – оживился Окороков, – я его в полицию хотел сдать, только не успел.

– И после первого же выстрела боевым патроном ты не понял, что это не травматическое оружие, и сделал второй выстрел в меня? Не вяжется, Владик.

– Я тогда плохо соображал! У меня друг погиб по вашей вине, кстати. Вы чего за нами гнались, мы же думали, что вы бандиты. И стрелял я в состоянии аффекта, ничего от страха не соображал.

– Соображал ты действительно туго. А кто твой друг? Ты его другом назвал.

– Он… э-э, не местный вроде. Мы с ним в кабаке познакомились. Он то ли Вовой назвался, то ли Сашей. Не помню.

– А ты его другом назвал!

– А для меня все люди братья и лучшие друзья. Я люблю людей.

– Ты со своей любовью очень много следов оставил в пятой квартире дома номер восемь по улице Черноморской сегодня утром. Зачем вы убили гражданина Макарова?

– Чего? Какие следы? – начал глупо спрашивать Окороков, явно не ожидавший такого поворота.

– Ты, Владик, не валяй дурака, – посоветовал Гуров. – Твоя «хулиганка» здесь не прокатит. Ты, может, не все знаешь, тебя, может, не во все посвятили, но тут тянет на ряд преступлений, совершенных по предварительному сговору с корыстными побуждениями в составе организованной преступной группы. Ты думаешь, что полковник из Главного управления уголовного розыска страны приехал к вам в Сочи просто так? Позагорать? За твоими дружками тянется «хвост» по всей стране. И ты им нужен был как местный и еще как человек, который в компьютерах разбирается и может в социальные сети залезть на чужие странички. Кто с тобой был в квартире в момент убийства? В кроссовочках, а? Откуда на твоих ботинках кровь убитого Макарова? Ты напрасно надеешься, Владик, отделаться парочкой годков или пятерочкой.

– А что вы мне можете приписать… – начал было Окороков.

– А 209-ю не хочешь? Знаешь, что это за статья? Бандитизм – это участие в устойчивой вооруженной банде или в совершаемых ею нападениях. И наказывается это уже лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет. А на тебе кровь, Окороков. Не забывай! И оказание сопротивления работникам полиции во время задержания в момент, учти это, совершения тобой особо опасного преступления.

– А я не знал, что вы из полиции, на вас формы не было, – хриплым от волнения голосом заявил задержанный.

– Не придуривайся! – повысил голос Гуров. – Хотя ты можешь и не знать по молодости и глупости, что суд не примет во внимание этот твой детский лепет. За вашей машиной через весь город летели несколько полицейских машин с включенными спецсигналами, у вас в машине похищенная девушка, после аварии вас пытались остановить двое мужчин, пусть и без формы, пусть и не представившиеся работниками полиции, но один из них был с табельным оружием, и одно это уже должно было любого нормального человека навести на мысль, что это полиция. Вы знали, что наша машина гонится за вами, ты сам мне это заявил недавно. Не прокатит, Владик, даже не тужься.

Окороков молчал, глядя на свои ноги в тапочках, морщил лоб и покусывал губы. А Гуров продолжал добивать его, понимая, что молчать нельзя, что нужно додавливать задержанного, хоть до истерики его довести.

– Если бы мы вас пытались задержать после проезда на красный сигнал светофора, то суд учел бы твое неведение. Но в городе был объявлен «план-перехват» из-за похищения вами девушки. И девушку «пасли» оперативники. Вам просто повезло, что вас там, у ротонды, не перестреляли. Никто не ожидал вашей выходки, за ней следили по другой причине.

– Черт, вот ведь… – прошипел Окороков и, шевеля желваками и оторвав взгляд от унылых потертых кожаных тапок на своих ногах, уставился в окно.