который чернил лицо и волосы, изображая одного из предков или какое-то давно забытое божество зимы. Еще более романтичным является предположение, что он, возможно, принадлежал к коренному европейскому народу, на этот раз черноволосому, а не рыжему, который бежал в горы при стремительном наступлении индоевропейцев.

Возможно, этот ритуал символизирует заключение нелегкого перемирия: приверженцы местной богини плодородия приглашаются на праздник зимнего солнцестояния, чтобы даровать благословения старой покровительницы новым поселенцам. Конечно, у темного рождественского духа может быть более прозаическое объяснение. Мы уже были свидетелями использования личин для маскировки и трансформации. С тех пор, как римские сатурналии совпали с Рождеством, Церковь выступала против ношения масок. Одеваться как дьявол само по себе было дьявольщиной, за исключением, конечно, тех случаев, когда надо запугать детей, чтобы они изучали катехизис.

В Средневековье и Раннее Новое время изготовление и ношение личин и масок периодически объявляли вне закона, потому что, хотя они нашли законную работу у святого, Черт, Крампус и Баттенмандл все еще могли выйти из-под контроля. В такие времена те, кто не мог или не хотел сопротивляться давлению церкви, вынуждавшей их отвергать потусторонних духов, могли обойти закон, просто зачернив лица.

Таким образом, почерневшее от сажи лицо стало сигналом как о союзе с духами предков, эльфами и феями, так и о том, что замаскированный был кем-то вроде мятежника. В июне 1451 года отряд из ста человек отправился на охоту в лес герцога Бекингема. Они убили более сотни оленей, но охотники были не профессиональными браконьерами, а обычными людьми, недовольными условиями жизни. Одетые в разрозненные воинские доспехи, с лицами, скрытыми фальшивыми бородами и тонким слоем древесного угля, они называли себя слугами не короля Генриха и, конечно же, не герцога Бекингема, а «королевы фей».

Почему черный? Почему не синий или красная охра, как в старые времена? Во-первых, сажа была более доступна – только руку к камину протяни – и она скрывала черты лица более эффективно, чем мука. Существовало также поверье, дошедшее из древности, что черный цвет делает человека невидимым для духов умерших. (Вот почему черный является цветом траура в западном мире: первоначально он был средством защиты, а не выражением скорби.) Возможно, мы никогда не найдем исчерпывающего объяснения чернолицему духу Рождества, но, похоже, что, чернив лицо, ряженый, Беллсникель, Кнехт Рупрехт или слуга королевы фей могли остаться одной ногой в неизвестности, а другой надежно закрепиться в реальном мире.

Глава 12. Травник рождественской ведьмы

Как правило, средневековый травник был намного проще, чем бестиарий. Нарисованная от руки иллюстрация или ксилографическая гравюра каждого растения должна была походить на настоящее, если от книги ожидалась хоть какая-то польза, в то время как записи передавали уникальные свойства каждого вида и то, как он может быть использован в кладовой, кухне или зале. Это не значит, что здесь вообще не было места для фантазий или фольклорных размышлений. Напротив, многие цветы, деревья и корни ценились за способность не только облегчать кашель или расстройство желудка, но и изгонять призраков, раскрывать спрятанные сокровища и держать ведьм подальше. Связь растительного мира со сверхъестественным, безусловно, ослабла в последние столетия, но не исчезла. По сей день трудно говорить о чесноке, не поминая вампиров, или об омеле, не думая о друидах.

Эта глава – своего рода травник, который могла бы собрать много путешествовавшая фрау Холле (возможно, ее имя родственно слову holly – «остролист»). Представим, как она открывает его для легкого рождественского чтения, пока сидит с прялкой у очага.

Здесь не будет инструкций по приготовлению настоек или завариванию травяных чаев. И яблоко, и брусника, конечно, съедобны, как и ягоды можжевельника, и плоды шиповника, и лепестки белой розы. Все остальные очень ядовиты и представлены здесь из-за связи с Рождеством и загадочными историями.

Омела

(Viscum album)

Почему из невест получаются такие прекрасные призраки? Потому что на них уже подходящая одежда? Это может быть справедливо для тех, кто встретил свою судьбу в викторианскую эпоху или позже, когда в моду вошло белое свадебное платье, но до этого европейские невесты так же часто носили красное, серебряное или даже черное. Именно шаткое положение невесты – одной ногой она на пороге супружеского блаженства, другой все еще в детстве – подвергает ее риску. Если земля разверзнется под ее ножками в туфельках, она пошатнется и упадет в Потусторонний мир, чтобы вернуться только призраком. Назначьте свадьбу во время сверхъестественно нестабильного рождественского сезона и готовьтесь к острым ощущениям. Разумеется, большинство свадеб проходит без приключений. Однако в случае с Невестой омелы во время праздника произошла трагедия.

Повод – рождественская свадьба. Место действия – большая зала замка или поместья, украшенная остролистом и пучками омелы в честь бракосочетания лорда Ловела (или другого дворянина) и его возлюбленной, жизнерадостной и игривой девушки. Когда вечер близится к концу, невеста предлагает сыграть в прятки. Но после того как она спрячется, ее не найдут – ни в ту ночь, ни поутру, ни в последующие дни и месяцы. Она словно испарилась, оставив молодого мужа тосковать. Сначала он приказывает убрать все вещи невесты на чердак, чтобы они не напоминали ему о горе. Спустя годы или десятилетия после непостижимого исчезновения невесты дом переходит к другой семье или иной ветви рода. Перебирая пыльные старые предметы мебели, новые хозяева натыкаются на сундук, внутри которого находят скелет в свадебном платье и рассыпающийся свадебный венок. Девушка либо ударилась головой о крышку, либо была заперта внутри и задохнулась во время печально известной игры в прятки.

Невеста омелы прославилась благодаря Томасу Хейнсу Бейли, чья дико популярная баллада «Ветвь омелы» (The Mistletoe Bough) была опубликована около 1830 года. Но неужели Бейли все это выдумал? Нет, по словам владельцев и смотрителей старых домов, разбросанных от Йоркшира до Корнуолла – некоторые из этих построек уже превратились в коллекцию обрубков труб и пустых арок, поднимающихся над ухоженными лужайками. В Брокдиш-холле в Норфолке предположительно находится яковетинский бюст невесты, в то время как в деревне Минстер-Ловелл в Оксфордшире есть и правильная фамилия, и история скелета, обнаруженного в тайнике за трубой в 1708 году. Но были и Ловелсы в Скелтоне, в графстве Йоркшир. И Брэмшилл-Хаус, и Марвелл-Олд-Холл в Хэмпшире с тех пор потеряли знаменитый сундук, хотя Брэмшиллу удалось удержать призрачную «невесту», которая время от времени появляется в одной из спален.

Сэмюэл Роджерс, написавший стихотворение на эту тему примерно за десять лет до публикации «Ветки омелы», сделал бы героиню невестой можжевельника, поскольку «Джиневра» (Ginevra), имя, что он присваивает как невесте, так и своему произведению, означает «можжевельник». По его собственному признанию, это был личный творческий ход Роджерса, чтобы изобразить знакомую историю в итальянском городе Модене. Как фольклорный персонаж, Невеста омелы уникальна для англоязычного мира; соответствующего мотива нет ни в Германии, ни в Богемии, ни где-либо еще на континенте. Даже Люси, самая маленькая из детей Певенси в «Льве, колдунье и платяном шкафу», знает, что никогда не следует запираться в шкафу. То же самое относится и к старым сундукам с приданым, хотя, поскольку они могут быть заперты только снаружи, было бы очень сложно застрять внутри одного из них. Какой бы легкомысленной она ни была, Невеста омелы, тем не менее, заслужила свое место среди беспокойных рождественских духов Британских островов.

Омела долгое время считалась рождественским украшением дома и прихожей, но идея о том, что это растение было запрещено в английских церквях, является распространенным заблуждением. Обычно указывается, что омела была священной для языческих друидов, но с таким же успехом причиной запрета может быть память о смерти любимого германского бога Бальдра от омелы или тот факт, что ветви омелы на стволах деревьев были известны как «ведьмины метлы». Отцы церкви не одобряли украшения скамей и проходов рождественской зеленью, потому что это отдавало