Антон ломал голову, думал и все время приходил к выводу, что в последние годы Павел действительно мало чем делился. Разве что о романе с Маринкой они с Аленой знали все, да и то, наверное, только потому, что Марина у Алены работала. А может, все по-другому? Может, Павел берег младшего брата, не посвящал в серьезные дела потому, что желал ему спокойной жизни? Тоже может быть, хотя и вряд ли.

Сергей Алексеевич Поповкин, несмотря на весь свой огромный следственный опыт, не знал, верить Антону Волкову или нет. Не решил еще.

Антон чувствовал себя перед ним очень неловко: ерзал на стуле как мальчишка, потел, вытирал ладони о брюки, у него постоянно что-то чесалось и ужасно хотелось пить. После долгих раздумий Антон понял, что таить что-то от следствия не только бессмысленно (не дураки же, в конце концов, в следственном комитете работают), но и неправильно. Все плохое, что водилось за Павлом, узнают и без его помощи, так что никакого предательства памяти брата тут не будет. А если он сумеет хоть чем-то помочь следствию, если хоть каплю ясности внесет в общую картину жизни брата, то это будет большая дань его памяти, нежели тупое, упрямое молчание. Но как бы ни старался Антон, а ничего ценного для следствия так и не рассказал. Единственное, что он мог прояснить, так это картину личной жизни Павла. Все, что знал о фактически состоявшемся разрыве с Соней, о связи с Мариной Гонтарь, Антон поведал Сергею Алексеевичу, хотя ему это и было очень неприятно. Но и тут Антона настиг неожиданный удар.

— Вам известно, до какой степени дошел скандал в семье вашего брата? В чем именно выражался конфликт, в каких действиях противоположных, скажем так, сторон? — спросил его Поповкин.

— Что вы имеете в виду? — удивился Антон. — В каких действиях? Если жена узнала о наличии любовницы. Если муж при этом не собирается каяться и прерывать внебрачную связь… Какие уж тут действия сторон? Ругались они с Соней, скандалили, потом она вроде бы на развод подала, на алименты тоже… Или только собиралась.

— А почему она подала на алименты? — пытался уточнить следователь. — Павел Константинович добровольно не дал бы жене денег на содержание детей?

— Ну, вряд ли, — замотал головой Антон. — Он же с женой разводился, не с детьми же. Он любил своих детей.

— Это вы говорите предположительно или уверенно? — прищурился Сергей Алексеевич. — Свидетели утверждают, что ваш брат отказался оплачивать обучение дочери в университете. Вы разве не в курсе?

Опять! Опять «вы разве не знаете?», «вы, Антон Константинович, не в курсе?». Да не в курсе он, не в курсе! Вот в чем все дело! Не знал он, что Пашка урезал домашним паек настолько, что оставил девчонку без платы за университет. Соня гордая, не жаловалась, а сам кто про себя такое расскажет? Ну, скажите на милость, кто про себя добровольно признается: «Я, мол, жмот, жлоб, изменник и предатель, я ради молодой вертихвостки лишил родную дочь возможности обучаться в вузе». Ну, как такое сказать про себя? Да еще и родному брату или тем более отцу.

И это было не все, что на текущий момент известно Поповкину. Он знал не только о скандалах и о фактическом прекращении денежного содержания семьи, но и о том, чем это было вызвано. По данным следствия, Павел Константинович поставил жене ультиматум: никакого развода, никаких алиментов. В противном случае он не только прекращает финансирование семьи, но и лишает всех ее членов крыши над головой. Знал ли об этом Антон?

Знал, конечно, но в несколько иной интерпретации. Ему было сказано, что Соня, узнав о Марине, ушла из дома вместе с детьми, поставив ультиматум: пока Павел не разорвет отношений с любовницей, они не вернутся.

— Как вы считаете, Антон Константинович, — спрашивал следователь, — Софья — ответственная мать?

— Да, — кивал совершенно ошеломленный Антон. — Очень ответственная. Для нее дети — это все, это весь смысл ее жизни.

— И вы считаете, что она могла по своей прихоти просто так уйти из благоустроенного дома в квартиру, где нет нормальных условий для жизни детей?

Антон молчал, не знал, что говорить. В голове все перемешалось, все перепуталось. У него был миллион вопросов к своему брату, ему хотелось попросить: «Пашка, ну скажи, что все это неправда! Паша, объясни им, что они ошибаются! Паш, ну ты же не такой! Не такой, правда?!» Но спросить было не у кого. Антон тяжело дышал, потел и больше всего на свете хотел сейчас напиться в стельку, чтобы ничего этого не слышать, чтобы больше не было никаких рассказов о его брате. И чтобы этот благообразный, интеллигентный следователь в очках провалился сквозь землю вместе в его вопросами и со всеми теми комьями грязи, которые накопали на Павла. Пока он додумывал эту мысль, Поповкин нанес последний удар:

— Вы знали, что у Павла была любовница?

— По-моему, мы уже обсуждали эту тему, — не скрывая раздражения, ответил Антон. — Я уже говорил, и вы сами знаете, что у него была любовница, и это не было секретом. Зачем еще раз спрашивать?

— Вы имеете в виду Марину Гонтарь? — уточнил Сергей Алексеевич, поправляя на носу очки.

— Ну а кого же еще?! — вспыхнул Антон.

Издевательство какое-то, честное слово! Два часа талдычат о Соне, о Марине — и на тебе — «была ли у Павла любовница?». Это что, теперь такие методы ведения допроса: вывести человека из себя? Но зачем, с какой целью, чего он этим добьется?

— Про Марину Гонтарь мы с вами говорили уже, с этим все понятно, — не замечая раздражения Антона, продолжил следователь, — я имею в виду другую женщину — ту, с которой Павел изменял не жене, а уже своей сожительнице Марине. Вы знали о ней? Брат вам что-то рассказывал? Знала ли Марина о том, что у него появилась еще одна женщина?

— Кто сказал, что у него была еще одна женщина? — не веря своим ушам, пролепетал Антон. — Этого не может быть. Это неправда!

— Увы, Антон Константинович, это правда, иначе я не стал бы вас спрашивать, — заметил Поповкин. — Поймите же наконец, я ведь допрашиваю вас не как подозреваемого. Я вас не подозреваю. Я знаю, что вы любили своего брата и не желали ему зла. И если я задаю вам неприятные вопросы, то вовсе не потому, что хочу вас запутать, спровоцировать или еще что-то, о чем вы сейчас думаете. И очернить вашего покойного брата — это тоже не моя цель. Нет. Я хочу установить истину. Поймите, Антон, все может иметь значение, любая мелочь. И даже эта женщина… Может быть, она еще и не успела сыграть свою роль в жизни Павла, может быть, она и не была так уж для него важна, но сам факт существования связи с ней мог стать причиной ненависти к вашему брату. Мне необходимо полностью восстановить картину жизни Павла Волкова в последние месяцы и особенно в последние дни. И вы должны мне помочь.

— Так у него действительно была еще какая-то тетка? — еле придя в себя, вздохнул Антон.

— Увы, Антон Константинович, — покачал головой следователь, — вашего брата видели в приятной компании, но это была не Марина Гонтарь. Это была другая женщина.

Марина была в бешенстве. Она не знала, куда себя деть и что делать. Она бессмысленно металась по квартире, переворачивая мебель и разговаривая сама с собой. Попробовала успокоиться, взять себя в руки. Но в одной позе удавалось высидеть не больше минуты, после чего она снова вскакивала и продолжала метаться, не зная, что предпринять.