не расстроит её?

– Уверен, у меня умная жена, и она знает, что Снежана осталась в прошлом. А в настоящем и будущем только она и наш сын.

– Ну что ж, всего хорошего вам!

– А вам удачи!

– Спасибо. Она мне, несомненно, пригодится.

Мирослава ещё немного посидела за столиком. Официант поставил перед ней ещё одну чашку зелёного чая и вазочку с клубникой.

Едва она подняла голову, как он быстро проговорил:

– Это за счёт заведения, хозяин распорядился.

Мирослава посмотрела на бармена. «Да, – подумала она, – не иначе как Артём на всякий пожарный проинформировал начальство о её появлении». Покидая «Рыжую ослицу», она положила руку на плечо бармена:

– Тёма, я же сказала, что мой визит в клуб не имеет к вам никакого отношения.

– Бережёного Бог бережёт, – хмыкнул он в ответ и добавил, лукаво стрельнув глазами: – Приходите ещё, всегда вам рады.

– Спасибо на добром слове, – хмыкнула она в ответ, – непременно загляну при первом удобном случае.

* * *

Когда Мирослава приехала домой, лазурное небо напиталось оттенками морской зелени, и уже чувствовалось, что притаившаяся где-то поблизости оранжевая жар-птица заката вот-вот подожжёт небо разноцветными красками полыхающего огня.

Морис и Шура играли на летней террасе в шахматы. Дон дремал, развалившись в кресле из ротанга.

В упоительной тишине было слышно, как в глубине сада переговариваются тонкие струи фонтана с неспешно текущим по желобу ручейком.

Никто не бросился её встречать. Даже Дон всего лишь зевнул и лениво потянулся.

– Заявилась, – тихо проворчал Шура.

А Морис так и вовсе промолчал.

– В моём доме, кажется, созрел заговор, – притворно огорчилась Мирослава.

– Могла бы позвонить! – не выдержал Шура.

Морис печально кивнул. Дон перевернулся на другой бок.

– А она вместо этого ещё и телефон отключила, – продолжал высказывать недовольство Наполеонов.

Только тут Мирослава вспомнила, что она действительно выключила телефон, ещё когда разговаривала с подругами Снежаны, чтобы не мешал, а включить потом забыла. Она быстро включила сотовый и ужаснулась: – 38 пропущенных вызовов!

– Мальчики, простите меня, – покаянно произнесла она.

– Простим? – спросил Шура Мориса.

– Куда же мы денемся, – ответил тот.

Дон спрыгнул с кресла и стал тереться возле ног хозяйки, преданно заглядывая время от времени ей в глаза.

– И ты, Брут! – Мирослава погрозила ему пальцем.

Кот тихо мяукнул и, поднявшись на задние лапы, тронул передней её за коленку. Мирослава подняла его на руки, и он сразу замурлыкал, уткнувшись носом ей в ухо.

– Обнимашки отложим на потом, – заявил Шура, – а сейчас ужинать.

– Чего же вы не ужинали без меня?

Наполеонов облил её ледяным взглядом:

– А то ты не знаешь, что твой домоправитель, – он выразительно кивнул на Мориса, – заморит голодом всю живность, но ужина без тебя не даст.

– Не ворчи, – улыбнулся Морис, – ты уже три бутерброда сжевал.

– Вот-вот, порчу себе желудок сухомяткой по вашей милости.

– Ладно, – примирительно сказал Морис, – всем мыть руки и к столу, у меня всё готово.

– Наконец-то ужин! – воскликнул Шура и первым чуть ли не вприпрыжку помчался к дому.

Проголодавшийся Наполеонов в течение всего ужина не проронил ни слова. Морис тоже молчал, казалось, что он был погружён в какие-то свои думы.

Мирослава же просто отдыхала и душой, и телом от напряжённого дня. Информация тем временем сама потихоньку сортировалась в её голове и раскладывалась по полочкам. К концу ужина у неё создалось такое впечатление, что, с одной стороны, она вроде бы и не узнала ничего нового и в то же время ей казалось, что разгадка находится где-то близко.

– Теперь рассказывай! – сказал Шура, собрав всё до крошки с тарелки с домашними печеньями и залив ужин двумя бокалами чая.

– Что? – переспросила Мирослава.

Шура сложил руки рупором и громко известил:

– Ау! Я здесь! А ты где?

– Тута я, – с улыбкой отозвалась Мирослава.

– Уф! А я-то уж думал неведомо где, – притворно вздохнул Наполеонов и тотчас принялся за Мориса: – Викинг, а ты скоро вернёшься из страны грёз.

– Я здесь, – отозвался Миндаугас.

– Ну, слава тебе господи, наконец-то все собрались! Приступим! Вам слово, товарищ Волгина!

– Шурочка, солнышко, угомонись, – попросила она ласково.

– А ты не тяни, говори.

– Шура, я не узнала ничего экстраординарного.

– Тогда рассказывай всё по порядку, – продолжал настаивать он.

– Хорошо, – покладисто согласилась она и описала, что ей удалось узнать, не пропуская ничего.

Когда Мирослава дошла до эпизода с лепкой замка в песочнице и беседы с мальчиком, Морис оживился.

– Значит, вы всё-таки любите детей? – спросил он.

Вместо Мирославы ответил Шура:

– Просто обожает! Чужих и ненадолго.

– Да?.. – протянул Морис разочарованно.

– Не встревай не по делу! – сказал ему Наполеонов. – Мы тут занимаемся раскрытием самоубийства, а не составляем план по работе детского психолога с младшей группой детсадовцев.

Сидевший поблизости на полу Дон зыркнул на Шуру своими янтарными глазищами и что-то невнятно пробормотал на своём кошачьем языке.

Мирослава продолжила свой рассказ. Когда она его закончила, за окном уже стояла тёплая летняя ночь. Ветер приносил медовые ароматы цветов из сада и свежесть лёгкой влаги…

– По-моему, ничего полезного из собранного тобой материала извлечь невозможно, – вздохнул Наполеонов.

– Может быть, – согласилась Мирослава. – Кроме того, что Снежана не хотела замуж.

– Ой, ты вот тоже не хочешь замуж. – Шура покосился на Мориса и быстро добавил: – А меня не тянет жениться.

– Мы с тобой другое дело, – отрезала Мирослава.

– Почему это другое! – взвился Шура.

– Потому! Про тебя я не знаю, – хмыкнула она, – но лично я не сторонюсь красивых молодых парней.

– А я сторонюсь! – выпалил Наполеонов.

Мирослава весело расхохоталась. Морис тоже не выдержал и скупо улыбнулся.

– Славка! Перестань издеваться! – сделал вид, что обиделся, Шура.

– Что ты, дружочек, я вовсе не издеваюсь. Но лично мне это кажется странным.

– Может быть, она к тому времени просто ещё не встретила свою любовь? – предположил Морис.

– Зачем же она Юлиану мозги канифолила?!

– Так сама же Снежана сказала, что её мать доставала!

– Допустим… – задумчиво проговорила Мирослава, – но мне всё равно сложно представить, что молодая здоровая девушка отказывается от отношений…

– Может быть, этот твой Завадский ей вообще не нравился! – перебил подругу Шура. – Встречалась она с ним под материнским нажимом, думала, стерпится – слюбится, а оно никак! Вот и послала доброго молодца на все четыре стороны!

– Такое тоже возможно, – согласилась Мирослава, – но меня интересует, почему у неё не было других парней?

Морис пожал плечами. А Шура фыркнул.

– Ведь она очень красивая, – не унималась Мирослава. – Вот, например, ты был бы не против поухаживать за ней?

– Что ты к нему пристала? – не выдержал Шура.

– Против! – резко ответил Морис.

– Почему?!

– Потому, что у меня есть девушка, – отрезал Миндаугас.

– Правда?!

На скулах Мориса выступил лёгкий румянец.

– Отстаньте от меня, пожалуйста, оба, – тихо попросил он.

– Как скажешь, солнышко, – притворно вздохнула Мирослава и перевела разговор на другую тему.

Шура облегчённо вздохнул, всё это время он сидел как на иголках, опасаясь, что подруга задаст Миндаугасу ещё какой-нибудь провокационный вопрос.

Поэтому, когда она заявила, что хочет завтра познакомиться с бывшим мужем Апполинарии, тётки Снежаны, он хоть и вытаращил глаза, но активно поддержал её намерение.

– Да, интересно было бы с ним пообщаться. Давид Робертович Павлов человек не бедный и небезызвестный. Вон и в газетах про него пишут.

– В связи с чем? – насторожилась Мирослава.

– Благотворительностью он занимается, – тихо сказал Морис.

– А что же ты мне про это раньше не говорил? – спросила Волгина.

– Не успел…

– Ты ему рта ещё не дала раскрыть! – вступился за друга Шура.

– А ты уже помалкивал бы, – отмахнулась от него Мирослава.

– Чего это вдруг?

– Вот лично ты, почему до сих пор не пообщался с тем же Павловым?

– Слушай, подруга! Я на службе, между прочим. У меня кроме самоубийства Дарского ещё куча дел. А Павлов и к делу Дарского никакого отношения не имеет.

– Как сказать…

– Это ты вольный казак, с кем хочешь, с тем и беседуешь, то чаи распиваешь, то пирожками угощаешься.

Когда Шура заговорил о пирожках, лицо его приняло выражение такого страдания, что Мирослава невольно расхохоталась.

– Вот и ещё насмешничаешь над близкими друзьями! Мы к ней всей душой, а она!

– Всей попой! – договорила за него