— Я хочу реальности, хочу симпатии. В последние двенедели, когда я говорила тебе о том, что это может произойти, ты даже не слушалменя. Тебе не хотелось знать, как я себя чувствую, насколько я испугана тем,что меня ждало. Ты просто говорил банальности и вешал мне на уши лапшу. Да тыдаже не соизволил появиться, когда врач рассказывал мне о моем диагнозе! Ты былна работе, проворачивал свои сделки, а потом поехал домой и смотрел этотидиотский ящик вместе с нашей дочерью, так что ты не имеешь морального праварассказывать мне, что я должна чувствовать. Да ты даже представить себе неможешь, что испытывает сейчас твоя жена!

— Ты права, — тихо сказал Сэм, пораженный еезлобой.

Она была обижена на всех, на все и на него, потому чтоизменить уже ничего было нельзя. — Я не знаю, что и сказать тебе, Ал. Я быочень хотел, чтобы все было по-другому, но ты же знаешь, что это невозможно. Имне очень жаль, что я не приехал раньше.

— Мне тоже, — ответила она и снова начала плакать.Ей было так одиноко, так страшно. Она чувствовала себя совершенно беззащитной ибеспомощной. — Что же будет? Как я смогу работать, быть твоей женой,воспитывать Аннабел?

— Тебе просто нужно делать то, что ты можешь делать, авсе остальное пусть идет как идет. Хочешь, я позвоню тебе на работу?

— Нет. — Она жалобно взглянула на него. — Ясама позвоню в ближайшие несколько дней. Доктор Герман говорит, что во времяхимиотерапии я, возможно, смогу работать — все будет зависеть от того, как ябуду себя чувствовать. Некоторые люди работают, но вряд ли среди них естьадвокаты. Может быть, я буду брать работу на дом.

Алекс просто представить себе не могла, как справится совсем этим. Шесть месяцев химии казались ей вечностью.

— Пока еще рано думать об этом. Ты только что перенеслаоперацию. Попытайся не брать все это в голову.

— И что же мне делать? Записаться в группу поддержки?

Врач говорил ей об этом, но она решительно отмела саму идею.Ей не хотелось общаться с другими несчастными.

— Попробуй расслабиться, — сказал Сэм, и Алексощетинилась, но тут в дверях внезапно показалась медсестра со шприцем в руках.Это была инъекция снотворного и болеутоляющего, распоряжение насчет которойбыло получено от Питера Германа, и Сэм сказал, что Алекс обязательно должнапринять лекарства.

— Зачем? — вскинулась она. — Чтобы яперестала на тебя орать?

Она смотрела на него, как ребенок, и Сэм нагнулся ипоцеловал ее в лоб.

— Да. Сейчас ты на некоторое время замолчишь и уснешь,а то ты себя совсем с ума сведешь.

Сегодня утром с ней случилось все то, чего она так боялась.И теперь ей предстояло научиться жить со своим диагнозом.

Перед ней лежала нелегкая дорога, и Алекс это понимала.

В отличие от Сэма, который все еще пытался отрицать весьужас происходящего, она прекрасно видела все, что ее ждет.

«Я люблю тебя, Алекс», — сказал он после того, как ейсделали укол, но Алекс не ответила. Она еще не впала в дрему, но была слишкомизмучена, чтобы сказать, что тоже его любит. А через несколько минут она началазасыпать. Не сказав ему больше ни слова, она просто провалилась в сон, держаплачущего Сэма за руку. В своих бинтах, с волосами цвета пламени и навсегдаизуродованным телом она выглядела такой усталой, такой грустной и заброшенной.

Сэм на цыпочках вышел из комнаты и сказал медсестре, чтоуходит. В лифте он задумался над тем, что ему сказала Алекс. Теперь он можетвыйти из больницы и отправиться домой. Это произошло с ней, а не с ним. По путидомой он понял, что с этим не поспоришь. У него ничего не отрезали, он был внеопасности. Ему нечего было бояться, кроме ее возможной смерти, о чем он дажедумать не мог — настолько это было ужасно. Посмотрев в зеркало в одной извитрин, он увидел того же человека, что и утром во время бритья. Ничего неизменилось — за исключением того, что сегодня он утратил часть себя, ту часть,которая была связана с Алекс. Она уходила от него — постепенно, шаг за шагом,так, как в свое время ушли его родители, и Сэм не хотел, чтобы она и егоутянула за собой. Она не имела права этого делать, не имела права ожидать, чтои он умрет вместе с ней. Размышляя обо всем этом, Сэм шел домой так быстро, кактолько мог, как будто за ним гнались грабители или демоны.

Проснувшись на следующее утро, Алекс обнаружила рядом скроватью женщину, которая явно ожидала ее пробуждения. Медсестра суетиласьоколо капельницы. Как и предупреждал доктор Герман, Алекс чувствовала лишьнезначительную боль, но та душевная тоска, которая навалилась ей на сердце, кактолько она вспомнила все, что произошло вчера, была неизмеримо тяжелее.

Женщина в цветастом платье и с седыми волосами улыбнуласьей. Алекс воззрилась на нее с удивлением — она видела эту даму впервые в жизни.

— Здравствуйте, я Элис Эйрес. Я хотела узнать, как высебя чувствуете.

У Элис были добрая улыбка и живые голубые глаза. Она вполнегодилась Алекс в матери. Алекс попыталась сесть, но не смогла; тогда сиделка переложилаподушки так, чтобы две женщины могли нормально разговаривать.

— Вы медсестра?

— Нет, просто подруга. Я доброволец. Я знаю, что вамтолько что пришлось пережить, миссис Паркер. Или можно звать вас Александрой?

— Просто Алекс. — Она смотрела на своюсобеседницу, не в состоянии понять, какого черта она здесь делает. Привезлизавтрак, но Алекс отказалась от него, хотя после операции ей полагалась щадящаядиета. Ей хотелось только кофе.

— На вашем месте я бы поела, — сказала миссисЭйрес. — Вам необходимы силы и хорошее питание. Хотите овсянку?

Она была похожа на добрую фею из «Золушки».

— Я терпеть не могу горячую кашу, — враждебнымтоном ответила Алекс, разглядывая пожилую, женщину. — Кто вы и что выздесь делаете?

Все это напоминало какой-то сюрреалистический фильм.

— Я нахожусь здесь потому, что в свое время перенеслааналогичную операцию. Я знаю, что это такое и что вы сейчас должныиспытывать, — знаю лучше, чем другие люди, даже ваш муж. Я знаю, как высейчас озлоблены и испуганы, какой ужас охватывает ваше сердце и как страшновам взглянуть на свое изменившееся тело. Я сделала себе пластическуюоперацию, — продолжала она, протягивая Алекс чашку кофе. — Еслихотите, я вам покажу. Это выглядит очень естественно и даже красиво. Я думаю, чтоникто не догадывается о том, что у меня была удалена грудь. Хотите посмотреть?

Алекс подумала, что все это выглядит отвратительно.

— Нет, спасибо.

Доктор Герман уже объяснил ей, что она может поставить себеимплантант с вытатуированным соском. Все это казалось ей ужасным и ненужным.Она уже искалечена — так почему бы не оставить все так, как есть?