Сиделка встретила его вопросительным взглядом, и Алексобъяснила, что это ее муж. Женщина кивнула и тихо вышла из палаты вместе сосвоим журналом, сказав, что будет в коридоре.

Сэм осторожно подошел к кровати и посмотрел на свою жену.Она была не менее красива, чем прежде, но усталое лицо ее заливала мертвеннаябледность. Когда родилась Аннабел, Алекс выглядела примерно так же, заисключением того, что тогда глаза ее светились от счастья. Взяв ее правую рукув свою, Сэм заметил, что левый бок и грудь у нее крепко забинтованы.

— Здравствуй, моя девочка, ну как ты? — Сэм явночувствовал себя не в своей тарелке, а Алекс и не пыталась скрыть слез. В глазахее был немой упрек.

— Где ты был, когда я проснулась?

Неужели она уже долго лежит здесь в полном одиночестве? Ведьона должна была проснуться не раньше семи.

— Врач сказал, что ты придешь в себя только поздновечером. А я решил побыть с Аннабел и подумал, что тебе бы хотелось именно этого.

В какой-то степени это было правдой, но на самом деле онпросто не хотел возвращаться сюда. И Алекс это понимала.

— Я здесь с четырех часов. Где ты был? — Страданиясделали ее безжалостной.

— Я был на работе, а потом поехал к Аннабел. Я уложилее, а потом поехал сюда. — Он произнес эти слова таким невинным и легкимтоном, как будто он не мог появиться в больнице ни на минуту раньше.

— Почему ты мне не позвонил?

— Я думал, что ты спишь, — нервно ответил он.

Алекс посмотрела на мужа, и шлюзы открылись. Она плакалатак, как будто никогда не сможет остановиться. Питер Герман зашел к ней послетого, как она проснулась, и рассказал ей все про опухоль, про мастэктомию, прориск и опасность, про лимфатические узлы, которые он тоже частично удалил, просвои надежды на то, что, поскольку края опухоли были чистыми, можно былонадеяться на ее локальный характер, про то, что через четыре недели начнетсякурс химиотерапии. Алекс подумала, что жизнь ее кончена. Потеряв грудь, она всееще могла потерять жизнь. Сейчас ее изуродовали, а в течение последующегополугода она будет ощущать себя безнадежно больной от химии. Может быть, у неевыпадут волосы, а после того как лечение закончится, она скорее всего не сможетиметь детей. Сейчас у нее было такое ощущение, что все пропало — в том числе иее семейная жизнь.

Сэм даже не сидел рядом с ней, когда она пришла в себя. Онне присутствовал при ее разговоре с доктором, когда он сообщал ей этичудовищные новости. Герман не захотел ждать с этим разговором, не захотел,чтобы она беспокоилась и задавала себе вопросы, чтобы сама обнаружила, чтоосталась без груди, или услышала это от медсестер. Он принадлежал к тем врачам,которые предпочитают говорить своим пациентам всю правду, что он и сделал.Алекс казалось, что он ее просто убил.

А Сэм никак не помог ей и не поддержал ее.

— Я осталась с одной грудью, — продолжала онаговорить сквозь слезы, — у меня рак…

Сэм молча слушал ее, держа в объятиях, и тоже плакал. Ончувствовал, что не в силах справиться со всем этим.

— Мне так жаль… но все будет хорошо. Герман говорит,что удалил очаг.

— Но он не знает этого точно, — всхлипнулаАлекс. — И потом, мне скорее всего придется пройти курс химиотерапии.

Я не хочу этого. Я хочу умереть.

— Ты не умрешь, — резко ответил Сэм. — Даже ине заикайся об этом.

— Почему? Интересно, что ты почувствуешь, когдапосмотришь на мое тело?

— Мне станет очень горько, — честно сказал он,заставив ее заплакать еще сильнее. — Мне очень тебя жаль.

Это прозвучало так, как будто это была не его проблема, а,только ее. Сэму действительно было очень жаль свою жену, но он не хотел делитьс ней этот груз. Когда его мать заболела раком, его отца это в конце концовсвело в могилу. Нет, с ним этого не произойдет. В его сознании эти две смертибыли связаны, и сейчас он боролся за собственное выживание.

— Ты больше никогда меня не захочешь, — вздохнулаАлекс. Она сейчас была озабочена менее важными проблемами, чем он.

— Не говори глупостей. А как же «голубые» дни? —Сэму хотелось заставить ее улыбнуться, но ей стало только хуже, и онапосмотрела на него с болью в глазах.

— Никаких «голубых» дней больше не будет. После химии ямогу стать бесплодной. Чтобы не было рецидивов, мне нельзя беременеть в течениепяти лет. А через пять лет я буду слишком стара для того, чтобы иметь ребенка.

— Перестань видеть все в таком мрачном свете. Лучшепопытайся расслабиться и увидеть в этом положительные стороны, — сказалСэм, имитируя оптимизм, которого вовсе не испытывал. Но провести Алекс былонельзя.

— Какие положительные стороны? Ты что, с ума сошел?

— Герман говорит, что удаление груди может означатьспасение твоей жизни. Это чертовски важно, — твердо сказал Сэм.

— А что бы ты, интересно, почувствовал, если бы потерялодно из своих яичек?

— Это было бы ужасно, так же как и то, что произошло стобой. Я, как и ты, не хотел бы терять кусок своего тела. Но мы должны учитьсявидеть в этом хорошее.

Сэм пытался как-то скрасить ситуацию, но до Алекс его доводыне доходили.

— Ничего хорошего в этом нет. Есть я, твоя больнаяжена. В ближайшие шесть-семь месяцев мне будет трудно даже двигаться, яизуродована до конца своих дней и никогда не смогу иметь детей. И кроме всегопрочего, болезнь может дать рецидивы.

— Что ты еще придумаешь, чтобы вогнать себя вдепрессию? Как насчет геморроя и простатита? Ради Бога, Алекс, я знаю, что всеэто ужасно, но не воспринимай это как конец света.

— Это и есть конец света. И не учи меня, как ко всемуэтому относиться. Сейчас ты уйдешь отсюда и окажешься дома.

Ты завтра увидишь Аннабел, а я нет. Ты весь год будешьчувствовать себя превосходно, а когда ты завтра утром посмотришь в зеркало, тыне обнаружишь никаких изменений. А в моей жизни изменилось все. Так что не надоговорить мне, как мне воспринимать свое положение. Тебе этого не понять.

Алекс кричала на него, и Сэм поймал себя на том, что никогдане видел ее такой жалкой и такой злой.

— Я знаю. Но у тебя есть я, есть Аннабел, и ты так жекрасива, как и прежде. У тебя остается твоя работа и вообще все, что имеетценность. Да, ты осталась без одной груди. Но ты могла попасть в аварию илиродиться калекой. Ты не должна позволить этому разрушить твою душу. Ты неимеешь на это права.

— Я, черт возьми, имею право делать то, что я хочу.Оставь свои красивые слова.

— Тогда чего же ты от меня хочешь? — спросил вконецизмученный Сэм, не зная, что сказать ей. Он не обладал способностью утешать;кроме того, он находился в таком месте и в такой ситуации, в которые он меньшевсего на свете хотел бы попасть.