— Вас зовут Жаклин д’Эскоман, и это вы передали в январе тысяча шестьсот одиннадцатого года во Дворец правосудия письменные показания против своей госпожи Генриэтты д’Антрэг, любовницы покойного короля, и герцога д’Эпернона по обвинению их в организации убийства Генриха Четвертого при содействии и полной поддержке со стороны Филиппа Третьего Испанского?

— Да, ваша милость, — отвечала хриплым голосом узница, — но с кем я говорю, кто вы?

— Человек, которому нынешний король Людовик Тринадцатый доверил следствие по делу об убийстве своего отца.

— А что же королева-регентша, она ныне в Лувре?

— Нет, она находится в изгнании. Так что вы показали затем на суде?

— Что обвиненные мною лица неоднократно встречались с Франсуа Равальяком, что он тайно жил в доме мадемуазель д’Антрэг, и я сама привела туда незнакомца из дворца герцога д’Эпернона.

— Кем был этот незнакомец и с какой целью он встречался с Равальяком?

— Я случайно подслушала разговор своей госпожи и герцога. Этот человек принадлежал к ордену Храма и обладал даром убеждения, его задачей было окончательно склонить Равальяка к покушению и заставить его поверить в безнаказанность такого преступления и якобы ожидание его всем французским народом.

— Так вы утверждаете, мадам, что тамплиеры до сих пор существуют? — недоверчиво произнес кардинал.

— Я говорю лишь о том, что сама видела и слышала.

— Хорошо, продолжайте.

— Поскольку, как я теперь понимаю, убийство короля Генриха было выгодно и Марии Медичи, на суде меня обвинили в лжесвидетельстве и поместили в Консьержери, а потом перевезли в этот подвал. Я подвергнута страшным мукам за желание раскрыть коварный заговор, сообщите об этом его величеству королю Людовику!

— Как вы можете подтвердить свои показания?

— Мне в руки попало письмо, написанное моей госпожой испанскому послу. Там представлены доказательства их с герцогом д’Эперноном преступления.

— И что вы с ним сделали?

— Вручила господину де Сюлли, тогдашнему первому министру и начальнику артиллерии. Дальнейшая судьба письма мне неизвестна.

— Благодарю вас, мадам, больше мне от вас ничего не нужно.

— Но теперь-то нынешний король велит освободить меня?! — воскликнула страдалица.

— Вы получите все по своим заслугам, — со странной улыбкой ответил ей де Ришелье.

Поднимаясь по лестнице из холодного и мрачного подвала, кардинал прошептал:

— Все протоколы с откровениями мадам д’Эскоман сгорели вместе с Дворцом правосудия восемь лет назад, Сюлли никому до сих пор письма не предъявил, а этой любительнице справедливости предстоит умереть в застенке, иначе от ее откровений в стране вспыхнет очередная гражданская война. Увы, она слишком много знает и не желает скрывать свои знания. Зато я теперь смогу избавиться с помощью короля и от его честолюбивой матери, и от д’Эпернона, пригрозив им новым процессом и опасной свидетельницей.

Вернувшись в свою скромную однокомнатную квартиру после встречи с Инной Гореловой, Сергей Леонидович Сошников постарался еще раз проанализировать всю имеющуюся у него информацию по обстоятельствам гибели ее брата. Казалось бы, зачем было тратить на это время? Детектив даже вспомнил название старого итальянского фильма, увиденного в детстве, — «Следствие закончено, забудьте», с прекрасной музыкой Эннио Морриконе. Но просто так взять и забыть он не мог, хотя сама клиентка призвала Сошникова к этому.

Исчезновение Кротова после совершения ограбления пожилого коллекционера действительно могло служить основанием для обвинения и в более тяжком преступлении — убийстве, умело замаскированном под несчастный случай. Да и мотив выглядел очевидным — надежда, что после смерти генерального директора и основного владельца фирмы ее удастся продать, и он получит так необходимые для уплаты карточного долга средства. Но прямых улик против Вадима не нашли до сих пор. Теперь, когда его объявили в федеральный розыск, расследование смерти Горелова будет приостановлено до задержания главного подозреваемого, а когда оно произойдет, и произойдет ли вообще, сказать трудно.

Тем важнее становилось для Сошникова отыскать художника Василия Михайловича. И детектив решил, что будет звонить по номеру его мобильника каждый вечер.

А потом Сергей Леонидович задумался уже о собственной жизни. Одиночество его пока что не слишком тяготило, работа в частном детективном агентстве оказалась довольно интересной, но стало давать о себе знать не улучшающееся с годами здоровье. Ничего очень уж страшного, вроде бы мелочи — боли в пояснице, не вылеченный вовремя гастрит, периодически возникающая бессонница…

С последней Сошников впервые столкнулся в последние годы службы. В юности и в молодости для курсанта военно-политического училища, замполита роты, начинающего офицера военной контрразведки такой проблемы не существовало. Стоило голове коснуться подушки, как наступал глубокий сон, чаще всего без снов. В отдельном автобате младшие офицеры как минимум треть месяца сутками находились на территории части, заступая в очередное дежурство или оставаясь ответственными в ротных казармах для контроля личного состава в ночное время. Тогда возможность поспать являлась привилегией, подарком судьбы. А вот теперь, в пожилом возрасте, сон приходил к отставнику не сразу, он долго ворочался в постели, поворачиваясь с боку на бок. Или просыпался среди ночи и долгое время никак не мог снова отрешиться от дневных забот. В таких случаях Сошников вставал и шел на кухню, анализируя информацию по текущим расследованиям за чашкой крепкого чая, либо принимал что-нибудь успокаивающее, закрывал глаза и начинал в уме считать пресловутых верблюдов.

Вот и в наступившую ночь Сергей Леонидович долго бодрствовал и пришел к твердому убеждению, что если Вадим Кротов и причастен к смерти Павла Горелова, то сделал все самостоятельно. А значит, его мог видеть и теперь опознать по приметам старый художник. Главное — тот существовал в реальности, а не в фантазиях полупьяного бродяги.

И заснувшему ближе к полуночи частному детективу привиделась погружающаяся в вечернюю темноту улица, старый полуразваленный дом, дремлющий на первом этаже бомж Федя, быстро идущий по тротуару Павел Горелов. Потом беззвучно, как это бывает во снах, рухнул балкон, погребая под обломками бизнесмена, и тут же чья-то тень в длинном плаще мелькнула на лестнице и скрылась за дверным проемом. Сошников не видел лицо убийцы, но почему-то уверился в том, что им оказался совершенно неизвестный ему ранее человек.

За день до премьеры трагедии Шекспира в театре «Дом Асламова» Эдуард Арнольдович Дубровин припарковал свой автомобиль возле высотки на набережной, в которой он снимал квартиру для Ирины Пастуховой. Близился вечер, небо очистилось от туч, выглянуло клонившееся к закату солнце, от воды тянуло прохладой. Дубровин несколько минут смотрел на трехпалубный белый теплоход, доставивший в город очередных любителей речных круизов, потом вздохнул и пошел к подъезду. Ему предстоял тяжелый, но неизбежный разговор.