Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать рассказывает о врачах, о групповой терапии, о досуге в больнице, умалчивая, впрочем, о личном.
– Здесь потрясающая кухня, – сообщает она, а я все думаю: что изменилось? Почему она согласилась на лечение? Может, она принимает лекарства только для того, чтобы поскорее выписаться, а дома вновь примется за старое?..
Мать то и дело смотрит на мою перевязь.
– Тебя пустят в эфир со сломанной рукой?
– Очень надеюсь, учитывая, что это моя работа.
– А это не повредит имиджу телестанции?
– С чего бы? Сломанная рука не влияет на мою способность прогнозировать погоду.
Алекс одними глазами предупреждает: «Остановись! Она старается. Дай ей шанс».
– Мы очень рады, что ты здесь, и хотим всячески тебя поддержать, – примирительным тоном говорит он, беря мать за руку.
Она сдержанно улыбается, и я стараюсь не думать, что это значит. Невозможно угадать, что происходит у нее в голове, и вряд ли в этом плане что-то изменится.
В конце концов, как я и боялась, заходит разговор о моем расставании.
– Мы друг другу не подходили, но не сразу это поняли, – пожимаю плечами я, не в силах раскрыть истинную причину.
Я жду, что мать скажет сейчас какую-нибудь гадость, даже и не зная подробностей. «Ты слишком сложная. Он не вынес». Вместо этого она накрывает мою руку своей – увядшей, покрытой возрастными пятнами.
– Мне очень жаль, – говорит мать, и, если закрыть глаза, можно представить, что она извиняется за всю свою жизнь.
15. ПРОГНОЗ: ожидаются сильные волны – в прямом и переносном смысле
– А ты слышала историю о метеорологе, который забыл предсказать гололед? – шутит оператор, когда я встаю перед зеленым фоном.
– Очень смешно, Гленн.
Я морщусь от боли, пока продюсер утреннего эфира поправляет микрофон на моем темно-синем платье – одном из пяти одинаковых. Еле удалось сегодня его застегнуть.
– Диандра, ты уверена, что меня можно пускать в эфир?
– На сто процентов. Помнишь, в прошлом году Джиа сломала запястье на волейболе? Мы тогда показали видео, как все помогают ей в гримерной, и зрители остались в восторге. Можешь пошутить про свой перелом – покажи, что не испытываешь неловкости, тогда и зрители не будут смущаться.
Я следую совету:
– …На этой неделе в горах ожидается сильный снегопад. Отличные новости для лыжников и сноубордистов, хотя я, увы, еще не скоро смогу присоединиться к их компании.
Весь эфир у меня слипаются глаза, хотя я уже привыкла спать сидя. Надо будет отдохнуть, прежде чем приступить к реализации следующего пункта нашего с Расселом плана. Я мастер быстрого засыпания, однако ночью не столько спала, сколько дремала, и когда наконец поднялась с постели (в четверть третьего утра), болела голова и крутило живот. Все-таки жаль, что те уютные подушки из «Инстаграма» предназначены только для собак.
Дело, впрочем, не только в недостатке сна. Вновь подступает депрессия, толчком для которой, вероятно, послужили травма, встреча с матерью и загадочные химические процессы в мозгу. Я плачу от малейшей ерунды – например, от трогательной истории из утреннего эфира о золотистом ретривере, который пересек три штата, чтобы найти своих хозяев, уехавших в отпуск. Вот и сейчас, представляя, как бедная собака скучала по своим людям, снова готова расплакаться. Но я справлюсь – главное, натянуть самую лучезарную из своих улыбок, и рано или поздно она станет искренней.
По пути к своему столу краем уха улавливаю разговор Мег Нишимуры и корреспондентки отдела расследований Кайлы Сазерленд.
– …переменился. Сегодня утром зашел к ней в кабинет – я думала, с очередным объявлением, а оказалось – латте принес.
– На овсяном молоке?
– Вероятно.
– Может, они наконец помирились?
– Или сил ругаться не осталось.
Женщины смеются, а я в приподнятом настроении возвращаюсь на свое место. Увы, бодрящего эффекта хватает ненадолго. При попытке выложить прогноз в социальные сети у меня отваливается Интернет. Переподключаю сетевой кабель, перезагружаю компьютер – все без толку. В отделе метеорологии сейчас Торренс, поэтому туда не сунуться – она не любит, когда ей мешают. В отделе новостей свободных рабочих мест нет.
– У тебя Интернет нормально работает? – спрашиваю я Мег, сидящую по другую сторону перегородки.
– Да вроде нормально, – откликается она и надевает наушники.
С плохо сдерживаемой досадой встаю из-за стола. Рассел сегодня будет снимать репортаж где-то в городе – может, компьютер ему не нужен.
Прежде чем постучать, прогоняю с лица мрачное выражение – довольно того, что Рассел видел меня пьяную, недовольную начальством, накачанную таблетками и ноющую по поводу Гаррисона. Нельзя показывать ему еще и раздражение.
– Привет! Можно тебя на минутку? – максимально нейтральным тоном спрашиваю я, видя, что он не один: за мной внимательно наблюдают ведущие спортивных новостей Шон Беннет и Лорен Нгуен.
– Мы, пожалуй, оставим вас, – предлагает Шон.
– Что ты, необязательно! – протестую я, но они с Лорен встают и, ухмыляясь, выходят.
Неужели мы с Расселом уже стали пищей для офисных сплетен? Должно быть, люди совсем изголодались, если готовы обсуждать такую ерунду. Вряд ли он говорил коллегам что-нибудь на мой счет – да и что он мог рассказать? Что платонически раздевал меня, пока я была под рецептурным обезболивающим? Или что я обняла его, будучи в одних трусах? При этом воспоминании температура в кабинете сразу как будто подскакивает градусов на десять. Надеюсь, коллеги Рассела не воображают, что мы набросимся друг на друга, как только за ними закроется дверь?.. Тем не менее я рада приватности. Щеки у меня сейчас наверняка пылают в цвет волос.
– Прошу прощения за их выходку, – говорит Рассел, не отрывая взгляда от монитора. Должно быть, он тоже смущен – вполне вероятно потому, что не разделяет моих чувств.
Да, щеки однозначно горят.
– Ерунда. Ты же сейчас уходишь? Можно воспользоваться твоим компьютером? Мой что-то глючит.
– Ради бога. Только дай мне десять минут, я скоро закончу.
Я прислоняюсь к стене рядом с коллекционной курткой Кена Гриффи-младшего из «Маринерс».
– Видела сегодня рассылку от Сета. Наняли корреспондента на студенческий футбол?
– Да, молодого парня, только из колледжа. Шон скоро уходит в отпуск по уходу за ребенком, так что я