Я разворачиваюсь к Расселу, подперев голову здоровой рукой.

– Вот именно. Мой бывший неплохой человек, просто я для него оказалась недостаточно «настоящей». – Я подчеркиваю последнее слово, как будто беру его в кавычки, и сама удивляюсь, насколько легко мне далось это признание. – Заявил, что я все время слишком жизнерадостная, как на экране. По-моему, бестактно попрекать меня моей же работой!

– В каком смысле «слишком жизнерадостная»?

– Притворяюсь, скрываю отрицательные эмоции, потому что… – Я обрываю себя. Не хочется говорить о матери, особенно учитывая, что послезавтра у нас назначена встреча. «Мы для них слишком сложные», – звучит в голове ее голос.

Когда приходят воспоминания о матери, я обычно натягиваю улыбку и проговариваю какую-нибудь позитивную аффирмацию, но не в этот раз – ведь пытаюсь объяснить, почему Гаррисон захотел расстаться. Я закрыла мрачные мысли в темном чулане, куда никого не впускаю, однако для Рассела готова приоткрыть дверь – совсем чуть-чуть и только на сегодня.

– Потому что с ними тяжело иметь дело, – заканчиваю я. Полуправда – на большее пока не готова.

– По-моему, ты совсем не такая. Рядом с тобой приятно находиться – это замечательное качество.

– Тебе приятно рядом со мной находиться? – переспрашиваю я тонким голосом.

Рассел пристально смотрит мне в глаза, и атмосфера становится даже более интимной, чем когда он меня раздевал.

– Всегда.

Более добрых слов в свой адрес я еще не слышала.

– Спасибо…

Я умолкаю, пытаясь осознать его слова. «Всегда». Подмывает спросить, распространяется ли «всегда» на те моменты, когда с меня соскальзывает маска, я жалуюсь на начальство и веду себя так, будто надежды нет. К тому же Рассел еще не видел меня в самые худшие дни.

И не увидит. Комплимент бесконечно приятный, однако пора менять тему.

– Может, попробую ходить на ни к чему не обязывающие свидания. Телевизор послушаешь – так это самое естественное занятие для девушек в большом городе.

Чарующий момент близости проходит. Рассел ерзает на кровати и устраивается поудобнее, скрестив ноги.

– Хотел бы я дать тебе какой-нибудь классный совет, но, увы… – Он потирает лоб и предупреждает: – Только не суди меня строго!

– Не буду!

– Ладно… – Вздохнув, Рассел признается: – Я уже пять лет не ходил на свидания.

Я вытаращиваю глаза.

– Пять лет?!

Он смущенно смеется, словно сам шокирован сказанным.

– Понимаю твое изумление! Сначала мы с Лив только расстались, а Элоди была совсем маленькая. Потом мы переехали в новый город, и на меня столько всего навалилось… В конце концов, сложился распорядок дня, и свидания в него уже не вписывались. Время шло, и начинать становилось все страшнее.

У меня в мозгу происходит короткое замыкание. Пять лет!.. Пять лет Рассел не ходил ни с кем в шикарные рестораны, не пил дорогущие коктейли, не покупал билеты в кино на какой-нибудь отстойный фильм, тщетно надеясь, что он окажется не так уж плох. Пять лет не целовался ни с кем на прощание, когда в крови бушует адреналин и сердце колотится где-то в горле.

– Решено! – объявляю я, гоня от себя эти жуткие картины. – Как только мы помирим Торренс и Сета, устроим тебе первое за пять лет свидание!

– Я совершенно утратил навык, – хмурится Рассел. – Не представляю, как себя вести, с чего начинать…

– Элементарно! Говоришь: «Привет, Ари! Тебе очень идет перевязь – отлично подчеркивает цвет твоих глаз. Не хочешь со мной поужинать?»

Меня лихорадит, и на этот раз дело не в побочных эффектах обезболивающего. Надеюсь, Рассел понимает, что я шучу, а не всерьез напрашиваюсь на свидание (во всяком случае, мне самой так кажется). Несмотря на мое новогоднее решение возобновить свидания, не представляю, как вести себя в отношениях, особенно с отцом-одиночкой…

– Спасибо за совет! – благодарит он шутливым тоном, к которому я за последнее время так привыкла. – Теперь все девушки Сиэтла со сломанными руками – мои!

Остаток вечера мы разговариваем об Элоди, о детстве Рассела в Мичигане, об Алексе, о моем увлечении созданием бижутерии – и почти не вспоминаем о работе, что приятно. Наконец усталость берет свое, и меня клонит в сон, но отпускать Рассела все равно не хочется.

– Ты очень хороший, знаешь? – сонно сообщаю я. – Понятно, что на твоем месте любой нормальный человек съездил бы со мной в травмпункт и даже, может, принес бы еды, но ты очень… очень хороший.

Не знаю, можно ли почувствовать улыбку в темноте, однако я уверена, что Рассел улыбается. Он гладит меня по плечу и сонно говорит «спасибо».

Рассел хороший, очень хороший, но когда мы лежим вот так рядом, почти соприкасаясь бедрами, мне хочется делать с ним грязные, очень грязные вещи…

14. ПРОГНОЗ: утром возможна непростая поездка; к концу недели ожидается зимняя хандра

Первым делом Торренс спрашивает, когда я сниму перевязь, и только во вторую очередь – как я себя чувствую.

– Нормально, – вру сквозь стиснутые зубы, пытаясь выудить кекс из вазы на шведском столе. Вчерашний шок прошел, и боль стала острее. Я пытаюсь улыбнуться, однако моя привычная улыбка, видимо, тоже сломалась. – Сказали, что с перевязью придется проходить несколько недель, а точнее узнаю, когда схожу к врачу в Сиэтле.

Торренс хватает совести осознать свою ошибку, и ее лицо принимает сочувственное выражение.

– Прости! Меня шокировала твоя рука на перевязи. Конечно, первым делом надо было поинтересоваться, как ты себя чувствуешь!

Спать мне пришлось сидя, положив руку на подушку. В пять утра (прощай, режим!) я проснулась от боли и с изумлением обнаружила, что Рассел спит в моей постели – прямо на покрывале, одетый и очаровательно растрепанный. Его очки лежали на прикроватной тумбочке, и от этого у меня почему-то сжалось сердце.

Наверняка спать в одежде было неудобно, однако Рассел, проснувшись, не стал жаловаться – провел рукой по щетинистому подбородку, нащупал очки и спросил, нужна ли мне помощь. Ответила, что справлюсь сама, усомнившись, что способна выдержать еще один сеанс раздевания. Хотя помощь мне наверняка не помешала бы, потому что в душе я едва не сломала вторую руку, а рубашку и штаны надевала минут десять, после чего, конечно, сразу приспичило в туалет, и я целую минуту стягивала штаны обратно.

Торренс берет мою тарелку и помогает сесть за стол. Я бормочу «спасибо». Потом они с Сетом удаляются за отдельный столик. Сет читает канадскую газету, Торренс листает что-то на планшете, и эта мирная сцена заставляет гадать, что же произошло между ними вчера.

Все решают, что мне лучше уехать домой пораньше, а поскольку сесть за руль