Таким образом, через месяц после начала артиллерийского обстрела и «крепкой» осады города, общая численность его гарнизона (около 8 тыс. чел.) была практически доведена до числа пехоты в шведской армии (на 3–4 марта 1709 года – 8109 здоровых и 2923 больных военнослужащих[247]). Данное соотношение сил, учитывая еще и число пушек в городе, раскрывает секрет «поразительной защиты Полтавы» (Е. Тарле якобы поразило, что шведам так и не удалось взять город[248]), поскольку при таком инженерном обеспечении, артиллерийском вооружении и численности гарнизона для взятия Полтавы приступом шведы должны были использовать половину своей армии, неминуемо понеся при этом значительные потери (поэтому, в отличие от Е. Тарле, генерал Алларт по поводу возможности для шведов взять Полтаву приступом писал 5 июня князю Меншикову: «Невозможно удобно верить, чтоб он сие место самою силою брал, понеже он во всех воинских принадлежностях оскудение имеет…»[249]). Так как замысел шведского командования совершенно не предусматривал вновь понести урон ради овладения очередным опорным пунктом противника, то шведам оставалось только ждать, когда у гарнизона закончатся боеприпасы и продовольствие или ему на помощь подойдет царская армия.

С другой стороны, царю Петру было выгодно изматывать королевскую армию в боях за город, поэтому 19 июня он дал Келену указание продержаться еще две недели, а затем, при невозможности отстоять Полтаву, сжечь ее, уничтожить все запасы, пушки и уходить с гарнизоном и жителями через Ворсклу к главной армии; позднее, 26 июня, он потребовал от коменданта продержаться уже до половины июля[250]. Эти указания не оставляют сомнений, что Петр не торопился деблокировать осажденных, выжидая наступления благоприятных условий для нападения на королевскую армию, либо ее дальнейшего ослабления в результате потерь в живой силе и траты боеприпасов при штурмах (по мнению генерала Алларта, следовало: «… последовательно короля шведского и его войска к совершенному разорению привести»[251]).

Как видно, обе стороны вели своеобразную оперативную игру вокруг Полтавы, стремясь добиться каждая своих целей. Планируемое Петром передвижение отрядов Скоропадского и Долгорукова через Псел, а русской армии через Ворсклу к Петровке, а затем к Яковцам, свидетельствует, что царь, видимо, задумал постепенно окружить шведскую армию и заставить ее капитулировать от голода, одновременно нанося по шведам согласованные концентрические удары с разных сторон (пользуясь рассредоточенностью шведских частей в связи с необходимостью добывания фуража и продовольствия). Еще в начале июня он выдвигал план концентрического удара по шведам, о чем сообщал в письмах к Долгорукову и Скоропадскому[252], но затем оказался от него. Однако особо благоприятные условия – бездействие шведов, позволившее создать вблизи поля предстоящей битвы систему фортификационных сооружений, на которые русские по мысли Петра могли опереться в сражении, а также ожидаемое прибытие отряда иррегулярной конницы, – побудили царя фактически принять решение о «генеральной баталии», поскольку приближение к противнику сделало решающее столкновение неизбежным (около 3,3 тыс. калмыков хана Аюки, двигавшихся от Волги через притоки Дона на Харьков и Изюм, к которым царь 21 июня выслал трех казаков-проводников с письменным требованием поторопиться к Полтаве, существенно задержались в пути, поскольку Казанский губернатор Петр Апраксин использовал их для уничтожения остатков восставших донских казаков из отрядов атамана Булавина, о чем и доносил царю уже 28 июня[253]).

Существует версия[254], что командование королевской армии, для видимости придерживавшееся рыцарских обычаев, все еще применявшихся в ходе западноевропейских войн, выслало к русским парламентеров, предложивших командующим с обеих сторон встретиться и договориться, где и когда состоится битва (следует заметить, что если шведы и решили прибегнуть к рыцарским правилам ведения войны, то только тогда, когда это стало им выгодно, хотя за все предшествовавшие восемь лет военных действий никакого рыцарства по отношению к русским они не проявляли да и договоренности о дне битвы тоже не стали придерживаться). В итоге фельдмаршалы Карл Реншельд и Борис Шереметев встретились и договорились, что битва состоится 29 июня 1709 года[255]. По-видимому, русское командование выбрало эту дату, рассчитывая дополнительно использовать иррегулярную конницу калмыков, которые действительно прибыли 4 июля, то есть все-таки опоздали участвовать в битве.

С другой стороны, по мнению В. Молтусова, царь Петр отслеживал передвижение калмыков во главе с Чакдур-Чжабом (Чапдержап), сыном хана Аюки, который выступил в поход только в конце мая 1709 года и лишь к 8 июня завершил переправу своего отряда через Волгу. Поэтому царь точно знал, что 29 июня калмыки не успеют прибыть под Полтаву, а все сообщения о договоренности по поводу дня битвы, фигурирующие в русских источниках, являются позднейшей дезинформацией русского военно-политического руководства, имеющей пропагандистскую цель показать коварство и вероломство шведов, нарушивших рыцарское соглашение[256] (этим царь Петр стремился доказать, что не только он вероломно нарушил договор о мире со Швецией, напав на Нарву, но и шведский король также нарушает достигнутые соглашения. – П. Б.). Кроме того, поскольку 24 июня 1709 года царь требовал от воронежского коменданта Степана Колычева присылки трех тысяч лопат и тысячи кирок для производства земляных работ при строительстве полевых укреплений, что невозможно было выполнить к 29 июня, то русское командование в действительности не планировало вступать в битву 29 июня, и вообще не имело намерения первым атаковать противника, но выжидало его наступления. Письмо царя Петра к коменданту Полтавы полковнику Келену, направленное 26 июня, где царь требует от коменданта продержаться до половины июля, показывает, что русское командование намеревалось, по крайней мере, еще две недели не предпринимать никаких активных действий, уступив инициативу противнику, чтобы использовать какую-нибудь особо благоприятную возможность в связи с ошибками шведов.