представляет большой проблемы для Беркли, который считал, что вся реальность в любом случае духовна.

И всё же гораздо более продуктивной нам представляется трактовка философии Джорджа Беркли как момента изменения направления мысли не от эмпиризма к феноменологии, но от идеализма к сюрреализму. С этой точки зрения можно было бы заподозрить, что так называемый «семиологический идеализм» Жана Бодрийяра является современным аналогом «имматериализма» Беркли. В конце концов, Бодрийяр считал, что исчезли референты производства, значения, аффекта, субстанции, истории, то есть любое выражение реальных содержаний, которые прежде всё еще придавали знаку вес, закрепляя его некой несущей способностью, «гравитацией». Разве Бодрийяр не переоткрывает «безбожие», sans Dieu, то, чему учил Беркли триста лет назад? Разумеется, такая аналогия является несколько произвольной, поскольку сам Бодрийяр в ней никогда открыто не признавался, но мы должны помнить, что Беркли вполне «по-бодрийяровски» настаивал на различных уровнях власти, которые определяют «грамматику» и производство знаков: от индивидуального, до социального, естественного и теологического. Бодрийяр идёт значительно дальше, что, впрочем, неудивительно, ведь прошло без малого три столетия, и многое прояснилось:

«Образ начинается как представление базовой реальности, которую он затем «маскирует и извращает», создавая, таким образом, представление, которое маскирует отсутствие базовой реальности (которая теперь является только представлением этой реальности), что затем приводит к представлению, которое не имеет никакого отношения ни к какой реальности – это его собственный симулякр»[71].

В «Симулякрах и симуляции» (1981) Бодрийяр диагностирует процесс абстракции, который радикализирует то, что Беркли считал проблематичным уже в XVIII веке, выражая в своих собственных терминах:

«Сегодня абстракция – это уже не абстракция карты, двойника, зеркала или концепции. Симуляция больше не является симуляцией территории, референтного существа или субстанции. Это порождение моделями реального без происхождения или реальности: гиперреального. Территория больше не предшествует карте. Именно карта, предшествующая территории – прецессия симулякров – порождает территорию. Это реальность, а не карта, чьи следы сохраняются здесь и там в пустынях, которые больше не принадлежат Империи, а принадлежат нам. Пустыня самого реального»[72].

Бодрийяр мог бы согласиться с Беркли в том, что вещи существуют лишь постольку, поскольку они воспринимаются, но не с его мечтой о природе вне оптики. Симуляции и голограммы бросают вызов понятию трансгрессии. Можно было бы интерпретировать это, с определённой точки зрения, как шаг, идентичный или, по меньшей мере, согласующийся с подрывом картезианских категорий со стороны Беркли. Как для Беркли объекты не могли существовать, не будучи воспринятыми, для Бодрийяра все образы разума являются отпечатками неизбежного механизма, который не только навязан извне, но и уже усвоен до степени идеально прозрачной линзы. Это паноптическое видение, включённое в язык.

Идея о том, что вымысел превосходит природу, теперь применима и к так называемой природе языка, которая включила в свои собственные механизмы инструментальность оптики, которой она, казалось, противодействовала. Это больше не «второй мир в настоящем». Похоже, произошёл процесс выравнивания, который стёр границу между первым и вторым миром. В таком случае, как показывает Бодрийяр, реальность и вымысел не должны разделяться, но и не должны сливаться в политическом или, возможно, утопическом смысле.

Бодрийяр экстраполирует проблемы, изначально поставленные и рассмотренные Беркли, тем самым выделяя направления мысли, которые напоминают нам о запутанных дебатах об эмпиризме и идеализме, о визуально-вербальной динамике, а также об опасностях и возможностях в попытке нарушить культурно закодированные границы восприятия.

Любопытно, что идеи самого Бодрийяра, как говорят, стали основным источником мотивации для фильма «Матрица». Многие из этих идей применяются для создания миров виртуальной и дополненной реальности. Эти концепции могут быть использованы для изменения нашего физического мира во многих отношениях, а также внедряются для создания новой «Мета-Вселенной», о которой сегодня так много говорят[73]. Так, австралийский философ Дэвид Чалмерс (1966–) считает, что мир, подобный виртуальной реальности, описанной в «Матрице», считается, по сути, физически реальным, поскольку точная природа того, что поддерживает эту эмпирическую реальность, безразлична к реальности того, что поддерживается. Точно так же, считая Дэвида Юма первым подлинным представителем «когнитивной науки», который был бы невозможен без Беркли, Джерри Алан Фодор (1935–2017), американский философ и психолингвист-экспериментатор, утверждал, что если нет различия между мыслью о предмете и просто мыслью, то предмет можно игнорировать. Этот вывод имеет основание в том, что при построении систем искусственного интеллекта наиболее существенными вопросами являются их непротиворечивость и программная реализуемость, а вовсе не соответствие реальным прототипам. Но ещё больше это подходит под описание реальности, в которой «эмпирия» у всех становится одинаковой, стандартной. Это истерическая, «антиутопическая утопия» («гетеротопия», согласно Фуко), в которой мы живём, которая лучше всего иллюстрируется «типичным аэропортом» – постоянно частично обновляемым пространством.

На вопрос, когда наступит апокалипсис, Бодрийяр мгновенно и не задумываясь ответил, что он уже наступил. В рассуждениях об апокалипсисе, с его точки зрения, давно надо перейти от будущего времени к настоящему совершённому. От Future Simple к Present Perfect:

«Реальное событие Апокалипсиса позади нас, среди нас, и вместо этого мы сталкиваемся с виртуальной реальностью Апокалипсиса, с посмертной комедией Апокалипсиса»[74].

В этой же логике укладываются и рассуждения Бодрийяра об аутизме, которых мы можем найти у него в избытке.

Ещё З. Фрейд говорил, что психотический бред, в отличие от невротической фантазии, в решающей степени связан с разрушением и воссозданием целых миров. Бред носит системный, а не репрезентативный характер. Он стремится переделать мир, а не интерпретировать его. Таким образом, проблема психоза, шизофрении и аутизма – схлопывание мира. Не случайно, сегодняшняя мечта о терра-формировании возникла в тот исторический момент, когда капиталистические способы производства буквально испытывают пределы земли. Не случайно и то, что науки о жизни обещают изобрести новые формы жизни в период ускоряющихся темпов вымирания.

Таким образом, как бы это ни казалось очевидным на первый взгляд, аналогом аутизма у Бодрийяра выступает вовсе не мир симулякров или гиперреальности, но «имплозия»[75], схлопывание реальности[76]. Индивидуализм сегодня настолько разросся, что схлопнулся. Бодрийяр считает любое понятие субъективности устаревшим с позиции, когда вымысел больше не является противоядием от реальности, а является одним из симуляций.

Как Беркли говорит о том, что «локковское» разделение на первичные и вторичные качества не даёт нам ничего, кроме порождения бреда, так и Бодрийяр констатирует своего рода имплозию: внешней реальности не существует. Всё это – симуляция, самореферентная игра означающих и бесконечное повторение образов, которые не являются ни реальными, ни чисто вымышленными. Бодрийяр заходит так далеко, что отрицает возможность репрезентации, которая когда-либо охватывала бы всю картину мира, и тем самым принимает аргумент имманентности, уже предложенный Беркли.

Впервые понятие