- Ублюдок! – руки женщины в темном взметнулись крыльями птицы. – Больной ублюдок! Будь ты проклят!

- Они научились жить вместе. Возможно, без особой любви, но вместе. Они связали айоха и белых людей, людей и драконов. Они… по сути создали Драконий берег. И да, случалось всякое. Один сын Гордона погиб, упав с лошади. Даже айоха падают. А второго укусила змея… если верить записям церковной книги, то в течение месяца змея укусила еще четверых местных парней. На редкость агрессивна была, да… Гордона Эшби это мало обеспокоило. В то время к смерти относились иначе, а его больше интересовал Драконий берег. У Гордона Эшби имелась мечта, создать место, где люди сумеют жить в мире друг с другом и с драконами. Город одаренных, где не так важно, кто твои предки, но важно, что ты можешь сделать для города и мира. Он был масоном, как и многие другие, а еще мечтателем. И ради мечты готов был жертвовать. В том числе и детьми.

Миссис Фильчер потрясала худенькими кулачками.

И раскачивалась.

Казалось, она того и гляди рухнет со ступенек, но время шло, а женщина стояла на вершине лестницы.

- Не мне их судить. Беда пришла, откуда не ждали. Так, пожалуй, всегда бывает… законы айоха отличаются от тех, что приняты белыми людьми. И если шаман дозволяет, то брат вполне может взять в жены сестру.

- Он дозволил? – тихо поинтересовалась Милдред.

- Да. И… это было взаимное притяжение. Людям сложно устоять перед теми, в ком течет драконья кровь. Хотите, покажу?

Он вдруг выпрямился и плечи расправил.

Улыбнулся.

И сделал шаг к лестнице. Он остался собой и вместе с тем неуловимо изменился. Милдред сглотнула. Она смотрела за Эшби, не способная отвести взгляд, а женщина на ступенях вдруг обмякла и сама упала в объятья Ника.

- Видите? А если два дракона… если видят друг друга… драконы выбирают пару после первой линьки. Не все, но многие. И часто случается, что один растит другого, заботится о нем, порой заменяя и родителей. А Эшби были заняты…

Она плакала, прижавшись к Эшби всем телом, плечи мелко вздрагивали, и Эшби гладил их, рассеянно, успокаивающе.

- Шаман провел обряд. И Розалия стала женой своего брата. Родители узнали, когда было…  слишком поздно.

- Она умерла, - донеслось до Луки. И он качнулся, чтобы шагнуть к женщине, но на плечо легла невесомая ладонь. – Я тебя ненавижу… я тебя…

- Конечно, - Эшби с нежностью провел по кучерявым волосам. – Конечно, ненависть – это хорошо, это правильно.

- Он вообще нормальный? – тихо уточнил Лука.

- В той же мере, что и мы с тобой, - Милдред смотрела на сцену задумчиво. – Что вообще есть нормальность?

- Патриция была в ужасе. И в ярости. Она любила дочь. Любила до безумия. И желала лишь добра, но, как часто, в своем понимании. Стоит добавить, что Розалии едва исполнилось четырнадцать.

Эшби позволил мисс Фильчер отступить.

- Извращенцы… вы все…

- Представьте ужас и гнев женщины, узнавшей, что ее маленькая дочь, крошка, о замужестве которой думать слишком рано, ждет ребенка от единокровного брата.

Она все-таки отвесила ему пощечину, от которой Ник Эшби даже не покачнулся.

- Она его прокляла. Она… еще плохо владела собственной силой, а может, источник эту силу изменил, но она прокляла тогда мальчишку, которого полагала источником всех бед. И не только его, но и всю порченную кровь…

Вторая пощечина получилась вялой.

И миссис Фильчер, будто разом лишившись сил, опустилась на пол. Она обняла себя и завыла, протяжно, тяжело, и голос ее поднимался к небесам, которые ответили мелким снегом. Сперва Лука даже решил, что это пепел сгоревшей мастерской, но нет, снег.

Жара и снег.

Как вообще такое возможно?

- Ее девочка умерла, а ребенок выжил. Патриция … так и не сумела смириться с его существованием. Она убила себя, кровью запечатав проклятье, и все, что смогла сделать айоха – это лишь слегка изменить условия. Мы… мы можем жить, но лишь здесь, на Драконьем берегу. Мы можем любить, но эта любовь оборачивается болью и безумием для той, кого мы выбрали. Мы можем иметь детей и должны, ибо таково Слово и обещание, вот только не способны испытывать к ним любви. Впрочем, про любовь к детям в проклятии ни слова, полагаю, это лишь естественное следствие всего остального. Они умерли в один день, Патриция и та женщина, из племени айоха, имя которой ничего не значило для белых людей. И похоронили их в одной могиле. Не потому, что предок мой страдал избыточным романтизмом. Скорее имело место появление магической аномалии, трогать которую было себе дороже. Как бы там ни было, на могиле выросли розы. Точнее, подозреваю, их высадили, чтобы хоть как-то прикрыть могилу, а они выросли, прижились и изменились. Патриция очень любила розы.

Вой захлебнулся.

А снег стал гуще.

- Они цвели круглый  год. Почти круглый… и запах их менялся. Я помню, как тяжело и душно они воняли летом, от этой вони не спасало ни расстояние, ни запертые окна. Запах буквально сводил с ума. А вот весной ничего… вполне себе… так вот, дело не только в запахе. Прикоснуться к этим розам может лишь тот, в ком есть кровь Эшби. Или его избранница.

В доме матушки пахло кукурузной кашей.

И еще пирогами.

Светлое место. Светлые стены, полупрозрачные шторы, за которыми скрываются светлые же комнаты. Мебель она собственноручно перекрасила в белый после смерти отца. Выкинула старые паласы, потратив почти сотню долларов на новые. Сменила шторы.

И обои.

- Здравствуй, дорогая, - матушка не удивилась ни мне, ни Томасу. – Я уже и перестала надеяться, что ты ко мне заглянешь.

- Я… поживу пару дней? – я указала на сумку, которую Томас отобрал и теперь держал так, будто это была его сумка.

- Конечно, милая. Твоя комната тебя ждет. Вы, молодой человек, останетесь на обед?

- Боюсь, я должен…

- Останетесь, - матушка повернулась спиной. – Это в ваших же интересах. Тем более, в городе достаточно федералов, чтобы ваше отсутствие на что-либо повлияло. В отличие от вашего присутствия.

Томас собирался возразить.

Это зря. Моя матушка, конечно, мила и прелестна, но терпеть не может возражений. Она не обернулась, но вскинула руку, призывая к молчанию.

- Я думаю, что наш разговор будет интересен вам не только как жителю этого милого городка. Признаться, я даже удивлена, что меня сочли настолько незначительной, что не удостоили и беседы… но вы не станете совершать подобной ошибки?

Я потянула Томаса за рукав.

Может, конечно, ему потом и достанется, но я категорически не желаю оставаться наедине с мамой. То есть, мне придется, Томас не может здесь жить, однако пару часов я выиграю.