— Сэр калика...

— Опять недоволен?

— Да нет, но кто нас спас?

— Утопающий хватается за соломинку.

— Утопающий хватается и за острие бритвы, как говорят уанглов, или схватился за гадюку, как говорят саксы... Но все-таки мне как-то непо себе.

Калика недовольно фыркнул. Наверное, рыцарю было больше посебе, когда он задыхался в черном дыму, горел вместе с деревьями, выблевывалугар.

Из-за дерева, освещенная красным пламенем, выглянуластрашная вытянутая рожа. Томасу показалась человеческой, только уши торчалиострые, волчьи, а пасть, как у медведя. Томас лапнул обеими руками меч и чашу,начал приподниматься — рыцарю надлежит грудью защищать женщин и отшельников, нопоймал ироническую ухмылку волхва, заколебался, сердито сел.

Яра не двигалась, расширенными глазами смотрела то накалику, то на Томаса. Томас гордо выпячивал грудь, но чувствовал, что егобольшое рыцарское сердце колотится с ее заячьим наперегонки.

— Добро пожаловать к нашему огоньку, — пригласилОлег громко. — Угостить нечем, зато погреться — вволю.

— Сэр калика, — прошептал Томас, — зверибоятся огня!

— А люди нет? — удивился калика.

— А это кто?

К огню вышло первое страшилище, а за ним пошли-потянулисьлесные жители, страшнее которых Томас ничего не видел. Некоторые, правда, небыли страшными, скорее наоборот, но Томас был тверд в вере: мера прекрасного —христианин. Все, что отличается от христианина, к ногтю, будь это Аполлон илиВенера Милосская. Все равно это демоны, черти, нечистая сила, ведьмы.

Он уже занес было руку, чтобы перекреститься, а то иперекрестить эту нечисть, но спину осыпало холодом. Это же нечисть вытащила ихиз пожара! Перекрести, а что стрясется?.. Но, с другой стороны, отсюда уже ибез всякой помощи могут найти дорогу. Утра бы только дождаться.

Он потрогал мешок с чашей. Нет, молчит. Пока не испепелила,а ведь он уже запятнан. Может быть, дает время искупить грех?

Они подходили к костру, рассаживались. Без боязни, скореепо-хозяйски, но так, чтобы не тыкать в глаза, что они здесь владыки, а с любымипришельцами поступят, как изволят.

Напротив Олега сидел Велес, все такой же огромный имохнатый, каким Олег его помнил всегда. Черные волосы росли даже на лице,только вокруг глаз оставалось место. Глаза были голубые, у всех, как помнилОлег, были голубые, кто пришел в эти места сразу вслед за отступающим Льдом. УДаны, Леля, Овсеня.

На плечах Велеса была мохнатая шкура. Мог бы и без чужойшкуры, подумал Томас невольно, своя не хуже, но, видно, так положено. Справа напоясе Велеса висела дубина с кремневой головкой, крест-накрест прихваченнойремнями. Не дубина, а скорее помесь каменного молота с боевым топором.

— Приветствую, — сказал Олег, — А что слышноо Перуне? Явится?

Голос Велеса был густым и мощным, словно шел из глубокогодупла:

— Эт раньше не приходил... А теперь придет точно.

— Почему? — насторожился Олег.

— В мир явились новые боги. Сперва Перун не замечал, ноони вошли в силу быстрее, чем он думал. Начинает тревожиться.

Олег скривился:

— Только сейчас? Самоуверенный дурак. Поражение отТаргитая ничему не научило.

— От Сварога? Тот и не посягал на власть Перуна. Своиххалупников защищал, как мог, ничем другим не интересовался. И не интересуется.А эти новые... Они пришли с мечами. И оба неотступно завоевывают новые народы.

Загремел гром в безоблачном небе, блеснула молния. В центреполяны вспыхнул огонь. Из дыма и пламени шагнул рослый старик с седой бородойдо пояса, а огонь за его спиной исчез.

Старик был в кольчуге поверх белой рубашки, белых портках,сапоги красные, на двойной подошве и с железными подковками. Седые волосыкрасиво ниспадали на плечи. На поясе висел короткий меч.

Голубые глаза быстро оглядели всех, вычленили Олега.

— Ты?

Олег развел руками.

— Признал?

Перун сделал было движение то ли обнять волхва, то лиухватить за горло. Выражение глаз ежесекундно менялось, а лицо дергалось. Голосего был хриплый, полный боли:

— Какие люди были... Какие люди!

— Мы повзрослели, — возразил Олег. — И всамом деле стали людьми. Или... подошли к ним ближе.

Перун безнадежно махнул рукой, отвернулся. Они обнялись сВелесом, затем он хлопал по плечам и обнимался с другими демонами. Томасзаставлял себя помнить, что это безобразные и богопротивные демоны, какими быблагообразными стариками ни прикидывались. Еще Перун произносил какие-тогрохочущие слова, и в небе блистали ветвистые, как рога оленя, молнии,грохотало, пролетали огненные птицы.

Томас с удивлением и неприязнью поглядывал на Яру. Онасидела на торчащем корне, толстом и покрытом мягким мхом, рядом с неюрасположились по кругу демоны в женских личинах. Они хватали с пня, чтопоявился в середке круга, яства и питье, жадно ели, пили, орали песни,хвастались, вцеплялись друг другу в волосы.

Яра тоже, к его ужасу, протянула руку, взяла с пня мелкуюжареную птичку. Томас широко шагнул, ухватил за руку.

— Не смей!

Ее огромные лиловые глаза, в полутьме темные, холодносмерили его с головы до ног. Она сделала попытку высвободить руку, но Томасудержал.

— Почему?

— Это нечистое!

Она оглядела еду на столе.

— Да, это пеклось не в печи. Но разве мы уже не елипеченое в углях костра?

— Это другое, — пытался объяснить Томас.

Она снова сделала движение освободить руку, но не слишкомнастойчивое. Ее глаза встретились с его синими, полыхающими тревогой.

— А... Надо, чтобы чужак в темной хламиде побрызгал наэто водой?

— Где его взять, — возразил Томас. — Но еслиты будешь есть эту... это, то ты погубить свою душу.

— Душу? А на что она мне?

Томас отшатнулся, но руки не выпустил.

— На что бессмертная душа?.. Да у нас нет ничего, кромедуши! Ты погубишь себя навеки!

На него стали обращать внимание. Велес услышал, подсел к нимближе.

— Что говоришь? Нельзя есть? Почему?

Томас сказал гордо:

— Я — христианин! И она христианка. Я верую в богаХриста!

Он изготовился к мученической смерти, грохоту, вспышкаммолний. Эти мерзкие чудища, сбросив благолепные личины, должны напасть,разорвать...