– Мама никогда не сумеет примириться смоим замужеством. Я понимаю, что меня одну она с удовольствием примет назад, ноесли приходится делать выбор между матерью и мужем, то я сделаю его в пользутого, с кем прожила последние годы, – ничего, кроме ласки, внимания инежности, я от него не видела.

– Тамара Николаевна очень любит тебя,деньги…

Рада поморщилась:

– Я тебя умоляю! Они мне не нужны, своидевать некуда. И потом, подумай, ну кому могут достаться средства Карелиных?Только Леониду и мне, других наследников нет. Так что завещание сути дела неменяет.

– Ты так сказала «средства Карелиных»,как будто сама не имеешь никакого отношения к этой фамилии, – не утерпелаИрма.

Рада без улыбки посмотрела на подругу, потомочень серьезно ответила:

– Я уже много лет Ларионова.

Тут Ирма съехидничала:

– Ларионова? Интересно, однако, может,еще и имя супруга произнесешь? А то ты все личными местоимениями до сих поробходилась: он, ему, его… Вроде как боялась его представить…

Рада вздохнула:

– Да уж! Впрочем, теперь Глеба Лукичаникто не сумеет посадить за растление малолетних. Но я и впрямь ни с кем нехочу его знакомить: ни с Леонидом, ни с тобой, а уж с мамой и подавно. Я ему досих пор представлялась сиротой, пусть так и остается.

Слово за слово, они поругались впервые вжизни, и Рада ушла, бросив на прощание:

– Ты мне завидуешь и завидовала всюжизнь.

– Было бы чему, – не осталась вдолгу Ирма.

– Я никогда не знала нужды, ты в детстведонашивала за мной платья, и сейчас я намного богаче тебя, – парировалаРада. – Не ты у меня, а я у тебя обслуживаюсь. Если пожалуюсь хозяйкесалона, тебя выгонят.

– Скорей ты уйдешь в другой салон, у меняс десяток клиентов, хозяйка не дура, – фыркнула Ирма.

– Я замужем и счастлива, а ты одна, вот излишься!

– Ха! – выкрикнула задетая за живоеИрма. – Какие мои годы, еще все успею! Зато я имею в кармане диплом, вруках хорошую профессию и ни от кого не завишу, а ты должна подчинятьсябогатенькому папику, как была дурой, так и осталась. Хочешь знать, тебя тут заидиотское поведение терпеть не могут. Время идет, все взрослеют, а ты на уровнешестнадцати лет осталась, прямо смешно! Розыгрыши, шутки, идиотство!

Рада отступила к двери, и тут обозленная Ирмавыпустила последнюю стрелу:

– Кстати, почему у вас с твоим дедушкойнет детей? Фигуру портить не желаешь? Хотя, думается, дело в другом. Не забудь,у меня высшее медицинское образование, и я хорошо знаю, с какими половымипроблемами сталкиваются мужчины в старческом возрасте.

Рада, не говоря ни слова, вылетела в коридор…

Ирма помолчала и добавила:

– Я теперь очень жалею обо всем, чтонаговорила, не хотела больно задеть Радку, просто сама не понимаю, отчего такдико на нее обозлилась, ну и ляпнула…

Я вышла из «Модес хаар» и поехала в мастерскуюза будильником. Получив часы, сунула их в сумочку и пошла вдоль ларьков,отыскивая свои любимые ментоловые сигареты. Купив пачку, села в садике наскамеечке и принялась искать в сумке зажигалку. Но она как в воду канула.Пришлось вытряхнуть все содержимое на колени, но даже эта крайняя мера непомогла. Дешевенький «Бик» испарился без следа. Впрочем, беде легко помочь.

Я встала и пошла вдоль ларьков, забитых всякойерундой: жвачки, печенье, сигареты, пиво, соки, собачий корм, киндер-сюрпризы…Вы не поверите, но ни в одном не нашлось зажигалок. В полном отчаянье яспросила у девушки, торгующей хозяйственными товарами:

– Спички есть?

– Только каминные, – последовалответ.

– Какие? – не поняла я.

Продавщица со вздохом вытащила из-под столикагигантскую коробку, сантиметров тридцать длиной, открыла ее и показала нечто,более всего похожее на дубинку.

– Вот.

– Ничего себе, – удивилась я. –Это куда же такие здоровенные?

– Камины зажигать, – поясниладевчонка, – поэтому и огромные, берете?

– Мне бы нормальные…

– Нету.

Курить хотелось ужасно. Конечно, можно былоподойти к кому-нибудь из несущихся по улицам мужчин и попросить: «Огонька ненайдется?» Никто бы не усмотрел в этой просьбе ничего особенного… Но в меня сдетства вбиты мамой правила хорошего тона. «На улицах едят только собаки», «Снезнакомыми мужчинами разговаривать нельзя», «Красить губы яркой помадойвульгарно»… Правда, насчет курения на бульваре мамочка ничего не говорила, таккак ей и в голову не могло прийти, что дочурка схватится когда-нибудь засигареты…

Я села на скамейку, чиркнула «дубинкой» обустрашающий коробок и чуть не заорала от ужаса. Спичка заполыхала словно факел.Наконец, преодолев многочисленные трудности, я устроилась на лавочке и, мирнонаслаждаясь вкусной сигареткой, принялась рассуждать.

Значит, так. Предположим, Глеб Лукич объявилРаде о своем желании затеять бракоразводный процесс. По мысли следователя,госпожа Ларионова, испугавшись за свое ускользающее материальное благополучие,быстренько застрелила мужа, пока тот не успел переписать завещание.

Я поковыряла носком туфли траву. Интересно, акому предполагал Глеб Лукич оставить деньги раньше? Отчего переделал завещаниена днях? Неужели только из-за того, чтобы внести в документ мое имя? Надо быспросить у Олега Павловича, он небось в курсе дела, только скорей всего незахочет ничего рассказывать… Однако странно получается. Рада великолепно знала,что Тамара Николаевна примет ее с распростертыми объятиями. В случае разводабедная сиротка остается брошенной, несчастной, одинокой… Но это песня не огоспоже Ларионовой. У нее-то имеется отчий дом, мать, брат и хорошо набитыйкошелек. Может, она настолько жадная, что решила не упускать ничего? Захотелаприсоединить к родительскому капиталу еще и деньги мужа?

– Простите, – раздался над ухомприятный баритон.

Я вынырнула из раздумий и увидела рядомсмущенно улыбающегося мужчину лет сорока пяти.

– Что вам надо? – спросила я изагасила сигарету.

– Теперь уже ничего, – вздохнулнезнакомец, – хотел прикурить. Тут во всех ларьках не нашлось ни однойзажигалки.

– У меня есть спички.

– Правда? – обрадовалсядядька. – Буду чрезвычайно благодарен.

– Право, не стоит, – ответила я ивытащила устрашающий коробок.