— Зачем вы так говорите? — встрепенулась Сабина.

— Потому, что это правда.

— Не нужно так говорить. И обещайте мне, что ничего нескажете моему дяде. Ему будет очень больно. Он ее по-настоящему любил.

— Это правда. И именно из-за этой любви он и пострадал.

— Разве это плохо, когда человек страдает из-за большойлюбви?

— Это не плохо, но опасно. Любые слишком сильные эмоцииплохи тем, что мы попадаем в зависимость от них. Любовь, гнев, зависть,ненависть, ревность, месть — целый букет сильных чувств, которые начинаютдиктовать нам другое поведение, изменяя наш образ жизни.

— Вы не верите в любовь?

— Я не верю в гармонию, — вздохнул он.

— В каком смысле? — не поняла Сабина.

— Мы приходим в этот мир одни и уходим в одиночку. Я толькочто вспомнил о своей матери. Даже прожив рядом с мужчиной больше полувека, онаостается одна и живет воспоминаниями. Гармония невозможна. У каждого из нас всердце свое убежище, куда мы никого не пускаем, даже самых близких людей. Иесть свое кладбище, где хранятся портреты только самых родных людей. Осуществовании которых ваш партнер может даже не подозревать. Вы знаете, почемуя абсолютно убежден, что Паушкин не мог интересовать Алдону ни в какомкачестве? Дело даже не в том, что она стала супругой вице-президента банка, аон по ее параметрам был мелким клерком. Дело в том, что она могла рассказыватьо нем и своему мужу, и своему возможному любовнику. Значит, она не ценила этичувства, не берегла их и совсем не уважала Паушкина. Такой человек не мог статьновым героем ее старого романа. Вот почему я был уверен, что несчастногоПаушкина просто подставляли под гнев вашего дяди.

— Значит, вы не верите в любовь, — вздохнула Сабина.

— Вы меня не поняли. Я верю в любовь, но не верю в идеальнуюгармонию. Мы все слишком разные. Каждый в ответе сам за себя. И у каждого свояжизнь, даже если мы проживаем ее рядом друг с другом.

— Все равно обидно, — ответила она.

— Вы так говорите, словно вам пятнадцать, а не тридцатьпять.

— В пятнадцать я была максималисткой, но после развода сталасовсем другой. Наверно, более мудрой. Или более рациональной. Сколько раз явстречала мужчин, которые могли мне понравиться. И каждый раз что-тоотталкивало меня от них. У одного была нечищенная обувь, другой был плоховыбрит, третий был невыносимо скучен.

— При желании можно найти недостатки у любого человека, —усмехнулся Дронго.

— Я это сейчас делаю, — сообщила она.

— Что именно?

— Ищу ваши недостатки.

— Тогда понятно. Нашли?

— До этой минуты нет. Но вы меня разочаровали. Вы не веритев любовь.

— Я же вам объяснил.

— А свою жену вы любите?

— Конечно.

— Говорят, что она итальянка?

— Да. Из древнего рода князей Вальдано.

— Я ей немного завидую.

— Боюсь, что не стоит. Представьте меня в качествеидеального мужа. Не получится. Я мотаюсь по странам, вмешиваясь в какие-тодела, провожу частные расследования и этим зарабатываю себе на жизнь.

— Судя по квартирам в Москве и в Баку, вы не оченьнуждаетесь…

— С голода я, конечно, не умираю. Но дело даже не в этом. Якак вечный жид, обречен на одиночество. И моя жена это, похоже, уже давнопоняла. Мне комфортнее, когда они там, а я здесь. Один и независим, иначе ябуду слишком зависеть от них и не смогу ничего сделать. Помните «Крестныйотец»? Как сказал дон Карлеоне. «Обычно бьют по самым близким людям». Вот так.

— Мне даже стало ее жалко.

— В таком случае пожалейте меня.

— Можно вопрос?

— Конечно.

— Учтите, что этот вопрос вам задаст Сабина Корренс, а неСабина Абасова. Разницу вы понимаете?

— Улавливаю.

— Что бы вы сделали, если бы я сейчас поднялась и сняла свойхалат. Только честно. Глядя мне в глаза.

Он отвел взгляд. На такие вопросы у него не было ответов.

— Это нечестно, — сказал он, — вы же знаете, что этонечестно. Моя мама дружила с вашей бабушкой, я занимаюсь делом вашего дяди…

— Вы не ответили на мой вопрос. Его задала Сабина Корренс,гражданка Германии и разведенная жена Хайнца Корренса.

— Я все понимаю. Но если честно… я бы принес вам другойхалат. Арабский. Может, в нем вы были бы похоже на арабскую женщину.

— Не хотите отвечать. У нас ведь с вами не такая большаяразница.

— Не хочу. И вы должны меня понимать. Я не тот мужчина,который может вести себя как-то иначе. Это было бы подлостью с моей стороны.Воспользоваться ситуацией. Давайте сначала разберемся с тем, что с намипроисходит, а потом будем решать наши личные проблемы.

— Вы боитесь?

— Да. Боюсь, что у нас не будет времени на подобные «игры».В любой момент могут позвонить и нам придется ехать к вашему дяде.

— Вас беспокоит нехватка времени? — настойчиво спросила она.

Он подумал, что она слишком хороший юрист. И уяснив главнуютему разговора, уже не дает ему свернуть в сторону.

— Меня беспокоят наши отношения, — признался Дронго, — и выдолжны понимать, что меня только называют Дронго. В жизни у меня есть имя ифамилия, которые не позволяют вести себя столь неподобающим образом.

— Ясно, — кивнула она, — теперь вы меня убедили. Будемсчитать, что мой сеанс соблазнения не состоялся. Не беспокойтесь, вам непридется искать арабский халат. Меня вполне устраивает и этот.

— В другое время и в другом месте я счел бы за честь вашепредложение, — пробормотал Дронго, — но не у себя в доме и не сегодня. Сейчасмы поедем в квартиру вашего дяди. Я уверен, что звонок может раздасться в любоймомент.

Телефон словно услышав его слова, позвонил. Но не ее телфон,а его. Оба улыбнулись.

— Пришел час вашего избавления, — лукаво заметила Сабина.

Он достал аппарат. Это был Вейдеманис.

— Что случилось?

— Ты уже взял распечатку? — уточнил Эдгар. — Я послал еевместе с Кружковым. Он оставит ее внизу.

— Нет, не взял. Сейчас позвоню, чтобы мне ее подняли.Что-нибудь новое есть?

— Сегодня ей несколько раз звонили с одного телефона. И этотже телефон звонил ей в Санкт-Петербург восьмого и девятого. Но это другойномер, не засекреченный. Мы проверили по нашим данным, и ты не поверишь.Знаешь, кому принадлежит этот телефон?