Не доверившись первому впечатлению, он в сердцах еще раз какследует ударил по двери ногой и чуть не взвыл от боли. Дверь не поддалась и намиллиметр.

«Говорили ребята – надо больше тренироваться», –подумал незадачливый бандит и решил применить более тонкий подход. Достав изкармана компактный переносной дорожный набор молодого бойца из десяткауниверсальных отмычек, он приступил к ювелирной работе над замками. Черездесять минут Толян распрямился и удивленно посмотрел на дверь. Что за черт?Проклятые замки не поддавались. Дверь, однако, выглядела так безобидно, так коммунальнои нищенски, что Толян снова взялся за отмычки. Когда он уже отчаялся в своихпопытках, по ту сторону двери послышались возня и металлический лязг. Дверьявно собирались открыть.

– Ага! – вполголоса произнес Толян. –Испугались, козлы старые! Одумались!

Дверь открылась. На пороге стоял коренастый толстый мужиклет шестидесяти с мрачной невыспавшейся физиономией. Если бы Толян когда-нибудьраньше встречал этого человека, которого все знакомые уважительно называлиКорнеем Васильевичем и который выполнял в доме профессора Аристархова самыеразные и порой не совсем обычные работы, бежал бы он отсюда без оглядки. НоРыжий был глуп и самонадеян и считал всех людей старше тридцати инвалидамитретьей группы и убогими.

Он нагло попер на Корнея Васильевича, выпучив круглыеголубые глазки и страшно, как он считал, скрежеща зубами.

– Ну, старая параша, гони быстро мою картину!Поворачивайся живо, профессор кислых щей, пока тебе набалдашник не начистили!

То, что произошло в следующую секунду, рыжий Толян будетвспоминать до своего смертного часа, то есть не очень долго. (При его профессиидолго не живут.)

Коренастый пожилой мужик попросту бесхитростно ткнул Толянав физиономию. Скорость этого удара была такой, что бандит не успел ни отбитьего, ни уклониться, а сила приблизительно соответствовала лобовому удару двухвстречных «шестисотых» «мерседесов». Рыжий вылетел на лестничную площадку иостался лежать на ней в бессознательном состоянии.

Когда молодой здоровый организм взял свое и Толян пришел всебя, он увидел перед собой всю ту же обшарпанную, облезлую и наглухо закрытуюдверь. Несгибаемый боец криминального фронта застонал одновременно от боли иунижения. С трудом поднявшись на ноги и выплюнув кровавый сгусток и дваотличных металлокерамических зуба, он в бессильной ярости погрозил проклятойдвери кулаком и, спотыкаясь, побрел восвояси, представляя себе, как его будетразмазывать по стенке Штабель и высмеивать злая на шутки братва.

Гарик позвонил Надежде через два дня, когда она ужесовершенно извелась от ожидания. Сама она дозвониться не могла, потому что навремя ремонта что-то у них в квартире случилось с телефоном. И предпринятьсамой что-нибудь было слишком рискованно – не искать же адрес профессораАристархова по справке и не следить же за домом. Проникнуть в квартирупрофессора, чтобы подменить подлинник Жибера на копию, судя по рассказамГарика, было делом невыполнимым. И потом, это уже был совершеннейший криминал –проникновение в квартиру, до такого Надежда Николаевна Лебедева никогда неопускалась. По правде сказать, она никогда раньше и с крадеными вещами дела неимела. Главное – добыть подлинник и вернуть его в Эрмитаж, тогда все грехипростятся.

– Слушай, Надежда! – Гарик был сильнозаинтригован. – Ты в самую точку попала! Вывозит он картину, как разсейчас срочно вывозит! И главное, так ему невтерпеж, что не стал ждать отправкиследующей партии! А прежние-то уже ушли – в Лион, на выставку! Так он вдогонкупосылает с оказией!

– Когда посылает? – закричала Надежда. – И скем?

– Завтра, в десять утра, самолет на Париж, –ответил Гарик, – и летит один из Академии, Митька Дрозд. Командировочкаему в Париж обломилась. В Париж, говорит, по делу, срочно! Главное, он сам мнепозвонил, жаловался на Аристархова, что подсунул картину. Хотя, конечно, у тоговсе на таможне схвачено, Митька все равно психует.

– А какая картина? – отважилась спросить Надежда.

– Ты не поверишь, – веселился Гарик, – «Утрона птицеферме»!

– Чего?

– Говорит, что какая-то копия записанная.

– Записанная? – В волнении Надежда никак не моглавникнуть в художественные термины.

– Ну замазанная сверху дерьмом каким-нибудь!

– Каким дерьмом?

– Гусями! – разозлился Гарик. – По всемухолсту гуси гогочут. И вот с таким барахлом он едет. Конечно, если бы уАристархова не подмазано на таможне было, шиш бы Митька проскочил – тут дажеленивый догадается, что дело нечисто. На фиг им в Европе наши гуси! Но раз всесхвачено, значит, дело в полном порядке. Я и Митьке сказал: не психуй, мол,езжай спокойно, проскочишь. Одного не пойму, для чего копию-то было замазывать?

Надежда очень хорошо понимала, для чего Аристархову надобыло замалевывать копию картины, украденной из Эрмитажа, – чтобы непривязались. Потому что подмазка, конечно, дело верное, однако если вывезутукраденное в Эрмитаже – таможенные головы полетят.

– Надя! – продолжал Гарик. – Теперь говорибыстро, зачем тебе все это нужно знать.

– Гарик, не хочу тебя впутывать! – отбиваласьНадежда. – Только последний вопрос: в каком виде он картину повезет?

– Так и повезет, в футляре. А документы у него всеоформлены. Да там и смотреть никто не будет, убедятся, что картина – и все. Атеперь скажи: даешь честное слово, что завтра приедешь и все расскажешь?

– Даю, – легко согласилась Надежда, – вечеромприеду.

Значит, Аристархов взял подлинник Жибера, посчитав егокопией. Как следует не рассмотрев, он отдал его кому-то для замалевки. Тот, ктонарисовал поверх «Бассейна в гареме» гусей, тоже не дал себе труда разобраться.После этого Аристархов отдал картину Мите Дрозду, и теперь тот, сам того неведая, вывозит за границу украденную из Эрмитажа картину, народное достояние.Если, не дай Бог, кто-то на таможне пожелает проверить, что там под гусями,Мите Дрозду, который ни сном ни духом, как говорится, мало не покажется!

Самолет улетает завтра в десять утра. Необходимо поменятькартины прямо там, в аэропорту. Как выглядит Митя Дрозд, Надежда примернопредставляла – успела задать Гарику несколько наводящих вопросов. Если подменапройдет успешно, и Митя ни о чем не догадается, то спокойно пройдет таможню.Там, возможно, и не хватятся, картину разворачивать не будут и не станутзадавать Мите вопросы, отчего у него в футляре находится копия Клода Жибера, ане указанное «Утро на птицеферме». Если же начнут разбираться, то все равнолучше попасться с копией, а не с подлинником. Митя все свалит на Аристархова иотобьется как-нибудь.

Толян вошел в бильярдную, насупившись, и попытался как можнонезаметнее проскользнуть мимо охраны. Черные очки закрывали лиловый синяк подглазом, но физиономия его и без того носила отчетливые следы свежих побоев.