– Эй, Толян! – окликнул его охранник, радостноосклабившись. – Тебе никак рыло начистили? Кто это так постарался?

– В аварию попал, – недовольно ответил Рыжий иторопливо прошел в кабинет Штабеля.

– Хорош! – мрачно произнес шеф вместоприветствия. – Кто ж это тебя так разукрасил? Неужели алкаш-художник такотделал?

– Да нет, – неохотно выдавил Рыжий, – ухудожника картины не было, ее по ошибке забрал этот профессор…Аристархов, – прочел он по бумажке, чтобы не перепутать фамилию.

Эр лих, как обычно сидевший в уголке, присвистнул. Штабель синтересом повернулся к своему консультанту:

– Семен, это – тот самый, который копиями занимается?

– Он, он, Сережа, – подтвердил консультант.

– И ты, недоумок, полез к этому профессору, никого неспросясь?

Толян покаянно кивнул:

– Профессор, гнида, здоровый, как лось, – сказалон жалобно.

Штабель оглушительно захохотал, Эрлих тоже вежливоподдержал. Отсмеявшись и вытерев платком выступившие на глазах слезы, Штабельсказал:

Ох, уморил! Ты что же, думаешь, это тебя профессорАристархов лично так обработал?

– А кто же? – удивленно пробасил обиженный Толян.

– Это Корней Васильич, – продолжая улыбаться,пояснил Эрлих, – телохранитель профессора.

У Рыжего полегчало на душе: быть побитым каким-топрофессором – позор несмываемый, а телохранитель хоть и старый, а все ж такипрофессионал. Это не так стыдно.

Ты, инвалид умственного труда, – Штабель стер с лицаостатки веселья и заговорил мрачно и зло, – хоть ты развеселил нас сСеменом, но я тебя держу не как клоуна. Ты дело провалил на все сто процентов.Даю тебе последний шанс. Сам дело провалил – сам исправляй. Чтобы к завтрашнемудню картина была у меня! Семен! – Авторитет повернулся к Эр лиху. –Ты всегда все знаешь. Дай этому дебилу наводку.

Эрлих кивнул, достал из кармана мобильный телефон и сделалнесколько звонков. Говорил он вполголоса, и как Толян не прислушивался, смогразобрать только отдельные слова. Наконец Эрлих повернулся к нему и заговорил:

– Аристархов уже отправил основную партию своих копийво Францию, но одна картина по какой-то причине в эту партию не попала. Судя повсему, это и есть наша вещь. Сегодня днем Аристархов встретился с однимсотрудником Академии художеств, у которого подписана командировка в Париж. Этоне может быть простым совпадением…

– Кто? – коротким вопросом прервал СеменаБорисовича Штабель.

– Дмитрий Алексеевич Дрозд, – так же лаконичноответил Эрлих, – улетает самолетом авиакомпании «Пулково» завтра утром вдесять ноль-ноль.

– Все понял? – Штабель повернулся к Рыжему. –Завтра с утра будешь в аэропорту. Это твой последний шанс, если не достанешькартину, лучше не возвращайся.

– Мне бы… – промямлил окончательно деморализованныйТолян.

– Ну что тебе еще? – Штабель явно не хотел большеего видеть.

– Мне бы фотку его… чтобы не ошибиться…

– Да уж, постарайся на этот раз не ошибиться, –сурово пророкотал авторитет. – Семен, достанешь этому сыну полейфотографию этого вашего Дятла?

– Дрозда, – мягко поправил Семен Борисович, –обязательно достану.

У жителей Петербурга (называть их в общей массепетербуржцами не поворачивается язык, поскольку многие из них удивительно малосоответствуют этому благородному имени), у жителей Петербурга есть много причингордиться своим городом. Это и неповторимая панорама Невы в обрамлении чудесныхее берегов, гранитных набережных, исполненных строгого великолепия, ифантастические переливы негаснущего неба белыми июньскими ночами, неба,служащего драгоценным фоном для силуэтов Адмиралтейства и Петропавловскогошпиля, Ростральных колонн и Кунсткамеры, и непревзойденные шедевры Растрелли иВоронихина, Кваренги и Росси, Захарова и Трезини, и многое, многое можно ещевспоминать…

Однако у жителей Петербурга есть много причин и для горькогостыда, и для обиды за свой город. Это и пьяные бомжи на прекрасных центральныхулицах, и груды мусора в двух шагах от сказочных дворцов и сияющих огнямимагистралей, и разрытые мостовые в самом центре города, закопать изаасфальтировать которые не могут многие годы… Одна из таких причин для стыда –это международный аэропорт Петербурга Пулково-2. Странно, что, несмотря наустойчивую и хорошо известную традицию советских времен делать всемеждународное помпезным, с размахом и показной роскошью, международный аэропортсеверной столицы напоминает внешним своим обликом железнодорожный вокзал взахолустном райцентре – бедное, тесное, кое-как оштукатуренное здание наводитна прилетающих неизбывную тоску и мысли о глухой провинции.

Кажется, что, завернув за угол, непременно увидишь козу напривязи, мирно щиплющую травку, а то и свинью, почивающую в луже…

Впрочем, Митя Дрозд, искусствовед и преподаватель Академиихудожеств, подъезжая к тоскливому зданию аэропорта, не слишком задумывался оего архитектурном убожестве. Он испытывал два достаточно сильных чувства, посути своей весьма противоречивых: с одной стороны, он радовался выпавшей емупоездке в Париж, с другой волновался из-за картины, которую заставил его везтиАристархов. Он знал, конечно, что у Андрона Аскольдовича налажены с таможнейнадежные связи, но тем не менее вполне естественный страх человека, которыйпротив своей воли неожиданно стал контрабандистом, не оставлял его ни наминуту.

Маршрутное такси высадило Дрозда возле аэропорта и повернулодальше, в авиагородок, где живут многие сотрудники двух петербургскихаэропортов. Митя поспешно направился в зал отлета. Регистрация пассажиров напарижский рейс уже началась, но, как обычно, происходила невыносимо медленно.Из четырех стоек работали только две, причем одна из них предназначалась длякаких-то мифических Очень Важных Персон (VIP по современной терминологии).Поскольку этих персон на рядовом рейсе, естественно, не было, то девушка застойкой просто скучала, а все пассажиры вытянулись в огромную очередь ко второйстойке.

По залу неторопливо двигалась уборщица, довольнопредставительная дама средних лет в немарком сером халате. Она на удивлениенеловко управлялась со своими инструментами – ведром и шваброй и, подойдя кочереди ожидающих регистрации пассажиров, постоянно задевала шваброй то ногиотлетающих, то их чемоданы. Впрочем, пассажиры в предотлетных волнениях терпелиее как неизбежную, хотя и досадную деталь интерьера.

Митя Дрозд не был исключением. Он перебирал в памятинеобходимые дела, в который раз недобрым словом мысленно поминал Аристархова иприкидывал, какие подарки сможет приобрести на свои небольшие валютныесредства.

В это время к нему подошла совсем молоденькая девушка вскромном костюме, с длинными каштановыми волосами и спортивной сумкой на плече.