Клуб, который я выбираю, называется Laughter Yoga[120]. Мануальный терапевт Алекс Эйнгорн проводит занятия в офисе недалеко от центра. У него на сайте поясняется: «Это бесплатно, но я приму 2 млн долларов пожертвований. Без вопросов».

Эйнгорн оказывается чем-то похож на Михаила Барышникова. Он говорит с едва уловимым французским акцентом, жизнерадостен и радушен – тренера по смеховой йоге представляешь именно таким. Он одет в голубые шорты Nike и толстовку.

Сегодня нас пятнадцать человек (младшим чуть больше двадцати, старшим – за восемьдесят), и мы становимся в круг.

– Готовы? – спрашивает Алекс. – На старт, внимание, марш?

Мы все хохочем.

– Есть новенькие? – спрашивает Алекс.

Я поднимаю руку.

– Откуда ты узнал о нас?

– Из Интернета, – говорю я.

Волна смешков и хихиканья. Мне нравится их реакция. Уж никак не гробовая тишина. Это, может быть, самая благодарная аудитория в Нью-Йорке. Я не знаю, почему слово «Интернет» вызвало такую реакцию. Оно ассоциируется с порнографией? С гиками[121]? Не все ли равно? Я просто рад, что слово «Интернет» вызвало такое оживление.

Эйнгорн просит нас представиться и рассказать, чем мы занимаемся. И, добавляет он как что-то не очень важное, мы должны отвечать смехом. Это поможет снять напряжение.

Первый парень:

– Том, бухгалтер.

В зале смеются.

Второй парень:

– Стив, консультант.

Смеются больше.

Третий парень:

– Тоже Стив.

Громкий смех.

Дальше были психоаналитик (хорошая реакция), сантехник (гомерический хохот) и я.

– Эй Джей, писатель, – произнес я.

Зал буквально взрывается – так не веселились даже по поводу сантехника. На сей раз мной владеют смешанные чувства. Что смешного в том, чтобы быть писателем? Это правда так же смешно, как чистить унитазы и ходить в спущенных штанах? Умом я понимаю, что группа всего лишь следует указаниям, но в глубине души чувствую себя так, будто надо мной насмехаются. Писатель? В наше время? Тебе пора выбросить свое резюме, приятель.

Для новичков Эйнгорн проводит краткий экскурс в йогу смеха. Движение основано индийским врачом Мадан Катариа в середине 1990-х годов. Оно быстро распространилось по всему миру. В настоящее время насчитывается 6000 клубов в 60 странах. (В углу висит постер: «Во Всемирный день смеха (первое воскресенье мая) 10 000 человек поставили рекорд, собравшись на площади в Копенгагене, чтобы посмеяться».)

Мы не шутим, объясняет Эйнгорн, потому что юмор субъективен. Мы просто смеемся.

– Мы любим повторять: «Притворяйся, пока не засмеешься по-настоящему». Сначала вы заставляете себя смеяться, а потом вдруг начинаете смеяться по-настоящему.

«Польза для здоровья огромна, – говорит он. – Смех снижает уровень гормона стресса – кортизола на 26 %. Исследование показало, что смехотерапия помогает на 40 % быстрее оправиться от инфаркта. И это прекрасная физическая нагрузка. При смехе расходуется столько же энергии, сколько при гребле».

Я не хотел говорить об этом, но Эйнгорн преувеличивает. Исследования показывают, что смех действительно снижает уровень стресса. Но что нам известно о неискреннем смехе? Серьезных исследований пока не проводилось.

Разминка окончена. Переходим к смеховой йоге. На самом деле йоги здесь не так уж много. Всего лишь несколько упражнений на растяжку.

Смеховая йога – как коктейльная вечеринка: вы ходите по комнате и обмениваетесь остротами с другими гостями. Единственное отличие: здесь не было ни коктейлей, ни острот. Только смех.

А чтобы было интереснее, вы смеетесь по-разному. Мы попробовали с десяток способов в течение часа. Вот они в произвольном порядке.

• «Ой, я уронил вазу». Мы разыгрываем пантомиму (как будто не удалось удержать вазу в руках), затем пожимаем плечами и смеемся.

• «Я опоздал». Мы смотрим на часы, пожимаем плечами и беззаботно смеемся.

• Взрыв хохота.

• Грубый, хриплый смех.

• «Нет-нет-нет». Мы грозим пальцем и реагируем на чей-то воображаемый проступок дружеским смехом.

• Зловещий смех. «Иногда чувствуешь себя как величественная статуя, а иногда – как голубь, который ищет себе статую. Сегодня мы будем такими голубями». И вот мы хлопаем крыльями, издаем характерное воркованье, присаживаемся на минуту, а затем смеемся.

Я притворяюсь, я не смеюсь по-настоящему. Просто не хочу выглядеть мрачно. Но я испытываю смешанные чувства: удивление от того, что ряд выдохов превратился в выражение радости, и смущение от того, что разыгрываю спектакль, даже если другие делают то же самое. И неожиданно – чувствую зависть. Я завидую тому, как смеются другие люди. У одного парня, психоаналитика в отглаженной рубашке, прекрасный смех. А один из Стивов – тот, что одет в чинос, – смеется всем телом.

– Хорошо смеетесь, – говорят им.

Большинство людей постепенно затихают к концу двухминутного упражнения, но рыжеволосая женщина замолкает так резко, будто выдернули шнур из розетки. Эта дисциплинированность заставляет меня чувствовать себя неуютно.

– Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! – повторяем мы в конце каждого упражнения.

Следующее упражнение – смеяться, делая вид, что наливаешь чай в чашку. Я смеюсь, повернувшись к шестидесятилетней женщине в фиолетовых спортивных штанах. Она говорит мне: «Ты зеваешь, а не смеешься». По крайней мере, мне кажется, что она это говорит. Вокруг так шумно. Мне кажется, она критикует мой смех, который не соответствует духу клуба.

В раздражении я закрываю рот. Честно говоря, ее техника мне тоже не нравится. Слишком нарочито, на мой взгляд. Слишком много мимики и движений руками.

– Хо-хо-хо. Ха-ха-ха.

– Вуди Аллен говорит: я благодарен за то, что могу смеяться, если только молоко не выливается у меня из носа, – говорит Эйнгорн.

Никто не смеется, ни один человек в зале. Я сочувствую Эйнгорну и пытаюсь выдавить из себя смешок.

Эйнгорн повторяет, как важны положительные эмоции.

– Как сказал Норман Казинс[122], все мы знаем, что отрицательные эмоции делают нас больными. Депрессия может обернуться сердечным приступом. А от разбитого сердца можно умереть.

Алекс делает вид, что его сердце выскочило из груди и упало на пол. Мы смеемся.