«Вот увидишь, теперь мы станем неразлучны, – объявила она, светясь от счастья. – И ездить везде станем вместе, я познакомлю тебя с подругами». Новая живая игрушка не разочаровала, она оказалась интересной.

Николай Степанович объявил Соню дальней родственницей, попавшей под его чуткую опеку. «Ты должна много трудиться и учиться, чтобы подняться на определенный уровень», – сказал он, и учителя Оли с того дня стали приходить в дом Абакумовых гораздо чаще.

Николай Степанович иногда появлялся на занятиях, брал газету и с отсутствующем видом садился на диван в углу желтого зала. Проводя часы на разных уроках, он пытался понять: выйдет из девочки толк или нет, получится ли однажды представить ее обществу. Временами Соня чувствовала на себе внимательный взгляд Николая Степановича, но изображать заинтересованность в литературе или французском не было надобности. Лишенная в детстве многого, она жадно впитывала слова преподавателей и довольно быстро догнала Олю. Только танцы давались с трудом. Соня никак не могла преодолеть скованность, далеко не сразу получилось безукоризненно держать спину и плавно кружиться, доверяя тело музыке. А вот уроки пения с первого дня стали самыми любимыми, ноты дрожали и вспыхивали в душе, наполняя голос всеми красками жизни.

Представление о дружбе у Оли было особое: она требовала абсолютного подчинения и желала обладать не только вниманием Сони, но еще ее мыслями и чувствами. Она часто просила встать с ней перед большим зеркалом в гостиной, потом долго изучала отражение, а затем удовлетворенно улыбалась и остаток дня пребывала в отличном расположении духа. Соня не сразу поняла, что Оля тщательно сравнивает их внешности: любуется своими достоинствами и буквально впитывает недостатки новой подруги.

Сравнивать было что. У одной – безукоризненная осанка, светлые кудри, идеальный овал лица, аккуратный нос, глаза с искрами бирюзы. А у другой – поникшие плечи. Волосы цвета глины, тоже вьются, но их так много, что голова кажется тяжелой. Глаза серо-голубые, смотрят настороженно, будто каждую секунду ожидают беды. Квадратное лицо и большой рот… Еще в далеком детстве мать называла Соню лягушкой, и кто с этим станет спорить?

Но время умеет стачивать углы и делать из простого сложное. И наоборот. Незаметно, день за днем оно вмешивается в людские будни и, точно скульптор, исправляет те штрихи, которые не слишком нравятся. Соня вытянулась, волосы легли по плечам карамельными волнами, лицо округлилось, глаза вспыхнули и засияли. А рот теперь вовсе не казался лягушачьим – улыбку Сони можно было назвать очаровательной и пленительной.

Первой заметила перемены Оля. Теперь она собиралась на выход более тщательно, чуть ли не каждую неделю требовала новые наряды и больше не тащила Соню к зеркалу. «Ты разоришь меня, Олюшка», – посмеивался Николай Степанович, когда в очередной раз оказывалось, что веяния моды заставляют срочно пересмотреть гардероб.

Если раньше Оля капризничала по пустякам, то теперь у нее случались приступы злости и раздражения. Она все настойчивее стремилась повелевать, но Соня будто находилась за стеклянной стеной – слова и крики не ранили сердце.

– Ты наденешь это платье. Оно серое и идет к твоим глазам, – сказала Оля, когда они засобирались на ужин к Замятиным.

Раньше Соня поступила бы именно так, она не считала нужным спорить по столь пустяковым вопросам, однако в этот день и час неведомая сила потянула ее к зеркалу.

«Волосы стали мягкими и послушными… Руки больше не похожи на ветки…»

Соня с интересом разглядывала себя, отмечая перемены, на которые раньше попросту не обращала внимания. Она будто знакомилась с собой новой, и увиденное неожиданно понравилось. «Так вот я какая?» – читалось на лице, и губы сами растянулись в улыбку.

Соня даже не посмотрела на серое платье, лежащее на кровати, и не стала дожидаться Лизу, чтобы та помогла. Быстро подхватив пряди по бокам, она связала их лентой на затылке. Не хотелось плести привычную косу, скручивать ее и крепить шпильками, украшенными белыми или розовыми бусинами. Пусть часть волос остается на плечах. И у Сони было платье – подарок Николая Степановича на шестнадцатилетие, не слишком пышное, но при этом воздушное, летящее. Кораллового цвета с белыми кружевами на локтях и золотистой вышивкой на поясе. Еще ни разу Соня не надевала его, платье казалось слишком… красивым? А бывает ли у красоты степень?

И вот сейчас душа попросила восторга, счастливого вдоха и ощущения яркого торжества. Так почему бы и нет?

Николай Степанович и Оля ждали Соню в желтом зале. Она зашла и, чувствуя на себе два взгляда: довольный и обжигающий, остановилась около кресла.

– Извините, задержалась. Я готова, мы можем ехать.

– Почему ты не надела серое платье? – резко спросила Оля. – Я же выбрала его для тебя.

– Мне захотелось пойти в этом.

– Немедленно переоденься.

– Зачем?

Николай Степанович уловил гневные ноты в голосе внучки и покачал головой. Вот только ссоры не хватало: Замятины просили приехать к семи, и категорически нельзя опаздывать.

Ответственность за настроение любимой Олюшки он давно переложил на хрупкие плечи Сони, и в подобных ситуациях предпочитал попросту уйти. Девочки разберутся сами, они научились находить общий язык, и третий, как говорится, лишний.

– Платье тебе очень идет. Я рад, что не ошибся с подарком, – произнес он, глядя на Соню, и добавил: – Я бы не хотел опаздывать. Буду ждать вас внизу, надеюсь, больше пяти минут на разговоры не потребуется. – Многозначительно посмотрев на внучку, Николай Степанович направился к лестнице.

– Мы идем в гости, на самый обыкновенный ужин. А не на бал, – отрывисто произнесла Оля. – И совершенно незачем так наряжаться.

– Но на тебе тоже красивое платье. Помнится, ты надевала его в прошлом году на день рождения Кати Калининой.

– Да, и именно поэтому оно потеряло право быть праздничным. Ни к какому торжеству оно больше не подойдет. – Оля говорила ровно и четко, будто хотела обрезать каждым словом. Но чем дальше, тем труднее удавалось сохранять холодность, подбородок уже подрагивал, зеленые глаза сверкали, пальцы сжимались в кулаки. – Переоденься.

Соня хорошо помнила тот день, когда впервые появилась в доме Абакумовых. «Я очень рада, что ты теперь будешь жить у нас. Пожалуй, это одна из самых лучших моих затей. Да, да, да! Ты тоже должна стать хромой. Не думаю, что это слишком больно. Зато мы будем одинаковыми. Ну, что же ты стоишь? Прыгай». Разве можно забыть мелькающие убийственные ступеньки лестницы и обжигающий душу страх?.. Но время давно закалило Соню, оно расправило ее плечи, научило терпению, сдержанности, осторожности и щедро подарило интуицию. Теперь Соня знала, когда нужно уступить Оле, а когда категорически нельзя, иначе потом будет гораздо хуже: через день, через