Главное, чтобы за рулем не оказались иностранцы. Восточные славяне, коих в последние годы в Италии все больше, на блондинок не шибко падки, да и к женской красоте в целом более равнодушны, чем местные, — проедут и не остановятся.

Но удача благоволила нам. Во всяком случае, мне тогда так казалось.

— Che cosa è successo?[1] — поинтересовался водитель белого фургона, останавливаясь возле моего авто.

— Sorry, I don’t speak Italian[2], — виновато улыбнулась я в ответ. И затараторила на русском заранее припасенную легенду о заглохшем на дороге транспортом средстве и необходимости попасть в город. Конечно, с таким же успехом я могла «Евгения Онегина» цитировать — мужчина все равно ничего не понимал. Он сокрушенно поцокал языком и, покинув салон авто, направился в мою сторону. Мои компаньоны только этого и ждали. Стоило водителю повернуться спиной к своему железному коню, как они незаметно выскочили из кустов и мягкой поступью отправились к фургону.

Их задача, правда, оказалась гораздо труднее, чем представлялось вначале. Вскоре из-за машины показалась всклокоченная голова Севастьянова. Округлив глаза, он сделал мне знак, означающий необходимость тянуть время. Значит, вопреки ожиданиям, замок сложнее, чем предполагалось.

Продолжая улыбаться во все тридцать два зуба (тридцать, если быть точной), я жестами, как сумела, поведала доверчивому итальянцу о постигшей меня трагедии.

При этом так отчаянно жестикулировала, что поднятая пуш-апом грудь, выразительно выглядывающая из чудом прикрывающей ее полоски ткани, самоуверенно именуемой топиком, ходила ходуном вверх-вниз, магнитом притягивая взгляд несимпатичного и наверняка неизбалованного женским вниманием молодого парня. Приличия ради он несколько раз все же попытался сосредоточить внимание на моем лице, но глаза неизменно сами скользили ниже. Зря он так, кстати! Грудь — далеко не самая выдающаяся часть моего тела и чего уж там, не самая соблазнительная. Вот ноги у меня что надо, да и попа как орех, спасибо фитнес-тренеру. Но о вкусах, как известно, не спорят, а мужики всем прочим частям тела чаще всего и впрямь предпочитают сиськи.

— Видишь? — Мой палец ткнулся в направлении идеально чистых, натертых до блеска внутренностей авто. Складывалось впечатление, что его использовали исключительно для украшения двора и крайне редко по назначению.

Водитель, конечно, ничего не увидел, даже если б очень захотел, так как продолжал пялиться в разрез моей рубашки. Решив порадовать парня, я нырнула вглубь салона, сделав вид, что тянусь за лежащей на заднем сиденье сумочкой. На самом же деле для того, чтобы предоставить мужчине возможность полюбоваться моими длинными ногами и едва прикрытой короткой юбчонкой попой. Безусловно, то была чисто благотворительная акция — для выполнения операции вполне и декольте бы хватило. Достав из клатча пачку, я изящным движением выбила сигарету. Вообще-то я не курю, но нередко использую «отравляющие палочки» для создания образа. Некоторым женщинам сигареты не идут, но только не мне — в каждом движении моих пальцев и губ сейчас столько эротизма, что окажись на месте водителя переполненный гормонами подросток, он уже в конвульсиях бы бился. Впрочем, и на этого разыгранная сценка подействовала как нужно — бедняга исходил слюной, как бульдог возле косточки.

Хотя, пожалуй, довольно — порезвились, и будет. Я, конечно, девушка щедрая, но есть предел и моему альтруизму. Тем более что миссия завершена. Об этом мне сообщил Кирилл, высунув из-за фургона руку с оттопыренным вверх большим пальцем.

Усмехнувшись, я не без внутреннего удовольствия бросила сигарету себе под ноги и вдавила ее в асфальт подошвой босоножки. Водитель поморщился.

— Так что? Смотреть под капот будем или ограничимся заглядыванием мне под юбку? — Я только чудом рот не порвала, так улыбалась.

Итальянец, конечно, ни слова не понял, но затараторил что-то по-своему, отчаянно помогая себе руками, надеясь донести смысл сказанного жестами. Мужчина размахивал конечностями, как ветряная мельница лопастями. Ох уж эти южане — молотят что языком, что руками. Хорошо, что цель его понять передо мной не стояла, а то бы нелегко пришлось.

— Ну ладно, ладно, — небрежным жестом смахнула я очки со лба на нос. — С тобой все понятно. Не будешь ты мне помогать, да и не сможешь. Откуда бы тебе знать, где именно Конфетин под капотом поколдовал? Короче, езжай! Как говорится, свободен!

В очередной раз познакомив мужчину с достижениями российской стоматологии, я милостиво отпустила его восвояси, указав на транспортное средство, успевшее превратиться за эти несколько минут в Троянского коня.

Парень еще что-то лопотал, виновато разводя руками и показывая куда-то в сторону виллы, на которую мы так стремились попасть. Наверное, объяснял, что хочет мне помочь и подбросить в нужное место, но не может.

Улыбаясь во весь рот, наполненный фарфоровыми зубами, я объяснила, без особой надежды на понимание, что вовсе не нуждаюсь в его услугах. Все, что хотела, уже получила.

Бросив на меня последний, полный тоски взгляд, итальянец наконец-то погрузился в свой несколько потяжелевший автомобиль. Хлопнула дверца, взревел мотор, и фургон отправился в путь, оставив после себя только облачко выхлопных газов.

Машина нырнула вниз, и с моего лица медленно сошла нацепленная на него улыбка. Исполняя оставленную Конфетиным инструкцию, я соединила два провода, возвращая автомобилю работоспособность, после чего отогнала его в кусты и убедилась, что с дороги машину не видно. Теперь осталось только ждать. Ждать и наблюдать. Я извлекла припрятанный в багажнике бинокль и отправилась на заранее означенную обзорную позицию.

Вилла Манзини располагалась в удивительно живописном месте, со всех сторон окруженном высокими деревьями. Дорога, ведущая к поселку, петляла среди них, то ныряя вниз, то поднимаясь вверх. Вот на одном из таких возвышений, на достаточном, чтобы не привлекать к себе внимание, удалении от дома, мы и остановились.

Антонов-старший считал Манзини серьезным соперником. Я же, изучив его досье, сначала пришла к другому выводу. Мафиози средней руки (не член коза ностры, но и не законопослушный гражданин), Володькин недруг, как мне показалось, вполне мог доставить серьезные неприятности, но скорее предпочел бы открытую конфронтацию. Теперь же по всему выходило, что я ошиблась. Действуя в лучших традициях «Крестного отца», Манзини ударил по самому больному месту врага, решившись на зверское убийство его возлюбленной. И, хотя ответная месть в наши планы не входила, вывести преступника на чистую воду следовало непременно. Не столько ради торжества справедливости, сколько ради собственного оправдания. Конечно, мы понимали, что Манзини никогда не признается в содеянном, но надеялись под пытками выбить у него имя исполнителя (в то, что итальянец сам исполнил приговор, верилось с трудом). И пусть заказчика нам так просто не разоблачить — полиция никогда не примет полученные таким способом доказательства, мы хотя бы сможем засадить за решетку садиста-маньяка, исполосовавшего ножом бедную девочку. Как именно нам удастся это сделать, пока неясно, но ведь с чего-то нужно начинать. В этом и заключался мой созревший еще в Венеции план.